Моонзунд - Пикуль Валентин

– Очевидно, вы истинный петербуржец. Я тоже… Сейчас в городе все смятено. Все непонятно. Я с флота… Хотел бы немножко встряхнуться. Забыться. Подскажите, где это можно сделать?

Господин (истый петербуржец) взмахнул тростью:

– Встряхнуться сейчас на старый лад допустимо только в «Астории». Поверьте моему опыту, что только там еще знают толк в пулярке, обжаренной в хрустящем горошке. Наконец, в погребах от мсье Террье, кажется, еще остался портвейн, который родился в тот год, когда мой прадед участвовал в Венском конгрессе.

– Благодарю, – откланялся Артеньев.

– Поспешите, юноша! Жизнь столь скоротечна, ее сладкие мгновения считанны. Пейте до дна веселия чашу, пока старость еще не охладила ваших членов…

Сразу видно, что это старый петербуржец!

* * *

Как будто кто-то шаловливый передвинул стрелки времени – назад, через годы войны, через дни потрясений и убийств…

• Сиянье люстр и зыбь зеркал
• Слились в один мираж хрустальный,
• И веет, веет ветер бальный
• Теплом душистых опахал…

– Как же дальше? Я забыл. Все забыл… Нет, помню:

• Похолодели лепестки
• Раскрытых губ, по-детски влажных,
• И зал плывет. Плывет в протяжных
• Напевах счастья и тоски…

Он осмотрелся. На гноище старого мира Петербург сохранил красоту женщин. Не женщины – королевы плыли перед ним, зажмурив глаза, в сиянии бриллиантов, в искрометных мехах. Это не его королевы. Он смотрел на них вполприщура, как глядят на чужую пищу, чтобы не оскорбить аппетита людей, поглощавших ее!

Моя королева далеко… в Либаве. А ведь я там был счастлив. Почему в жизни всегда так: прожитый день, обыденный и серый, по прошествии времени вдруг обретает яркую красочность?

Он опьянел. Одинокий, он разговаривал сам с собой. Иногда это очень полезно – поговорить с самим собой. Вслух, как идиот… Мимо него протиснулся коренастый господин в штатском, которого Артеньев узнал сразу. Это был тот самый полковник-хам из разведки, который два года назад сказал ему, что он, Артеньев, стал мешать. Рядом с ним, вся в нежных муслиновых шелках, храня на губах ангельскую улыбку, прошла мимо его королева…

Артеньев резко встал. Артеньев резко сел.

– Любезный, – подозвал он официанта, – мне чрезвычайно нравится эта дама. Рядом с нею какой-то… муж, что ли? Передай эту записку даме. Незаметно, чтобы только ей, только ей…

Клара что-то ела. Что-то пила. Далекая. Недостижимая.

Официант вскоре вернулся, принеся карточку вин.

– Сейчас открыли марсалу. Удостоверьтесь на третьей странице.

На третьей странице – почерком Клары:

Он допил вино и покинул ресторан.

– Эй, извозчик! Вези меня в каюту… закрыться!

На следующий день поехал на Каменный остров. Особняк был отстроен в стиле модерн, с узкими софитами окон. Двери открыла горничная. Молча, сунув руки под фартук, проводила на второй этаж. От большого камина в нижнем холле истекало приятное тепло. Пушистый ковер устилал пологую винтовую лестницу.

– Здесь, – сказала горничная и удалилась, не любопытная.

Клара сидела на полу. Учила пить молоко с блюдца маленьких котят, у которых мелко тряслись тощие хвостики. Не спеша женщина поднялась с ковра, прошла к креслу и села.

– Проходи… Сегодня я выступаю в несколько иной роли. Уже не кельнерша, как ты видишь, а богатая дама.

– Отчего ты здесь, в столице? И почему ты стала богата?

– Я получила большое наследство. Чтобы пресечь, дорогой, твои неизбежные вопросы, сразу же сообщаю, что это наследство в корне изменило всю мою жизнь. Впрочем, хуже я не стала…

– Как дочь? Она здорова?

– У меня нет никакой дочери.

– Не понимаю. А разве в Либаве…

– Какая дочь? Разве ты видел у меня дочь?

Артеньев пожал плечами. Спорить не стал. Он, действительно, слышал о дочери Клары, но никогда не видел девочки.

– Скажи, тебе понравился мой особняк?

– Вот уж никак не думал, что он твой.

– Я его купила. По случаю. А сейчас покупаю имение.

– По какой губернии? – вежливо спросил Артеньев.

– По Виленской. Здесь живет одна графская семья поляков-беженцев. Они дали в газете объявление… Я решила взять!

– Там, в Виленской, немцы, – сказал Артеньев.

– Не вечно же они там будут. Меня немцами не испугаешь. Садись. Хочешь, я покажу тебе зимний сад? Мы поужинаем в саду…