На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы - Пикуль Валентин

«Сукин сын… Ну что тут еще скажешь?..»

– У вас ко мне дело? – Мышецкий встряхнулся от мыслей.

Борисяк предъявил ему санитарные протоколы.

– Штраф, – сказал он, – это вот на фабрике Троицына, за испускание им кислотных отходов в реку.

– Испускание, – недовольно выговорил Мышецкий. – Ну, ладно, пусть будет «испускание». Подписать-то я могу. Сейчас все эти Троицыны так затюканы, что любой штраф заплатят…

Он подписал протокол, даже не заглядывая в него. Края бумаги хранили следы пальцев инспектора. Сергей Яковлевич перевел взгляд: руки Борисяка были запачканы, под ногтями чернело. И тогда он поднес протокол к свету:

– Смотрите, Савва Кириллович, какой прекрасный дактилоскопический отпечаток… Так и хочется его сохранить для архивов полиции!

Борисяк с улыбкой посмотрел на свои руки:

– Хозяйке своей помогал на огороде. Люблю в земле копаться. Ведь я из крестьян, Сергей Яковлевич…

– Да? Очень приятно. Только предупредите свою хозяйку, чтобы она впредь не поливала капусту типографской краской. Я-то, как юрист, знаю: такие вещи лучше всего… глицериновым мылом! Вон в Тамбове, – нечаянно вспомнил он, – опять двоих повесили. Вы думаете – за что? Да все за капусту…

Сергей Яковлевич перебросил протокол Борисяку:

– Держите. Писать грамотно вы все-таки не умеете, а речи произносите, как Лассаль!

Санитарный инспектор несколько изменился в лице:

– А вы… разве слышали?

Мышецкий подумал и заявил:

– Велите своему слесарю, чтобы он поплотнее закрывал вьюшку. А то из нее сильно дует… Не знаю – почему, но вы, любезный огородник, чем-то мне нравитесь!

Сергей Яковлевич махнул рукой, и этот скользкий разговор сам собою закончился. Вице-губернатор посмотрел, как входит, крадучись, в кабинет Огурцов, и проследил за его походкой.

– Опять? – сказал он с упреком. – Ну посмотрите на часы. Петушок не успел отпеть, а вы уже стенки обтерли… Ну что мне делать с вами, мой пламенный Горацио?

Огурцов преданно мигнул, но на часы смотреть не стал.

– Вы же знаете… – шепнул он издали.

– Что я знаю?

– Как же! Сами видели… Оттого-то и походка такая!

– Ну так поставьте в шкаф ее, черт с вами. Я уже на все согласен. Я даже отвернусь, щадя вашу стыдливость…

Он действительно отвернулся, и Огурцов, распоясав чресла, извлек из-за пазухи полсобаки. Поставил в шкаф.

– Вы так добры ко мне, князь, – сказал он. – Может, не откажете мне в удовольствии… Я двери-то закрою!

– Да за кого вы меня принимаете? – вознегодовал Сергей Яковлевич. – Товарищ министра – товарищ своему министру, но министр – не товарищ товарища министра!

– Я понимаю: гусь свинье не товарищ…

– Это кто же из нас гусь? – нахмурился Мышецкий.

Огурцов начал пугаться:

– Не вы, не вы… Это я гусь!

Сергей Яковлевич не стал спрашивать, кто же в таком случае свинья, и заговорил о постороннем:

– Симон Гераклович не занят сейчас?

– Изволили отбыть из присутствия.

– Куда – не знаете?

– Как всегда – на телеграф.

– Хм… А из степи ничего не было для меня?

– Пока нет, ваше сиятельство.

Громыхнуло что-то вдали – качнулись занавеси, пахнэло с улицы теплом и пылью.

– Ого! – обрадованно заметал Мышецкий. – Хорошо бы – дождь… Однако небо чистое.

Над крышами городских домов долго кружилась какая-то палка, словно невидимый Гулливер разыграл ее в «тыка-ляпу».

– Что это? – удивился Мышецкий.

Огурцов пятился от него задом, челюсть его отвисла.

– Ннне-е зззна-аю, – с трудом шамкнул он.

Сергей Яковлевич бросился вон из кабинета:

– Господа, господа… что случилось?

Чиновники, растерянные, молча переглядывались. А вдали вдруг начали свистать городовые, мимо проскакали – в звоне и грохоте – блестящие пожарные колесницы.

Мышецкий выбежал на улицу… пихал кучера в спину:

– Пошел, пошел… Нахлестывай!

Лошади с места понесли. Он пролетел по улицам, стоя в коляске – без шляпы, всклокоченный, вцепившись в затылок кучера, маятником взлетало пенсне на его груди.

– Через Банковскую… гони короче!

На повороте лошади круто заносили, колеса чуть не сшибали панельные тумбы. Куда-то бежали разносчики с лотками, дворники, бабы, солдаты, дети, собаки…

– Тпрррру-у, – кучер с трудом осадил лошадей. Площадь перед телеграфом была пустынна. Ни души. Только зацарапало что-то в горле, сдавило дыхание.

Сергей Яковлевич выскочил из коляски.

В самом центре площади, закрученные так, словно их пытались стянуть в узлы, уродливо вздыбились рельсы конки. Тут же, разбитая в щепы, валялась опрокинутая карета. Курилась тлеющая обивка.