Из тупика - Пикуль Валентин

— В Петрозаводске.

Небольсин в нетерпении потопал ногами.

— Давай так: выезжай мне навстречу, а я бросаю все дела и вылетаю навстречу тебе. Нельзя так расстаться… Нельзя!

Они встретились в морозной Кандалакше и, отыскивая тепло, зашли в чайную. Ронек после голодовки в Петрозаводске густо мазал хлеб бледным маслом. Уши его, синие от холода, подпирал высокий воротник путейской шинели.

— Петя, — начал Небольсин, — ответь: что случилось? Я, может быть, глуп. Но я перестал понимать… Из-за чего вся эта паника в Совжелдоре? Стояли корабли союзников в Мурманске без соглашения — теперь они стоят по соглашению. Те же причалы, те же якоря, даже погода такая же. В чем разница?

— Разница большая, Аркадий: сходни британских крейсеров уже поданы на берег. Интервенция от глупой бумажки Юрьева, конечно же, не зависит. Но она близко… Мы разглядели ее из Петрозаводска! Как же ты не заметил ее из самого Мурманска? Ты, квасной патриот, который кричит о позоре Брестского мира, скажи — разве тебе не чудится английская угроза?

— Но это же не немцы! Это англичане.

— Ты и правда глуп, Аркадий. Не сердись, так уж сказалось. Но сказать надо.

Небольсин не обиделся.

— Хорошо, — ответил. — Что же вы будете делать дальше?

— Нужна армия, а ее нет… Сейчас Совжелдор официально заявит о своем неподчинении Мурманскому совдепу. Мало того, этот жулик Каратыгин обязан сдать все полномочия.

— Объясни: что значит — официально?

Объясняю: если ты, Аркадий, откроешь свою дистанцию англичанам с севера, тогда я, как начальник следующей дистанции, этот путь перекрою с юга… Теперь ты понял, — спросил его Ронек, — что нам придется расстаться?

Небольсин горько усмехнулся.

— Сейчас, — сказал, — когда дорога вот-вот будет перерезана финнами, очумевшими от нашей слабости, ты, Петенька, желаешь довершить разгром дороги… как большевик!

— Я этого не хочу. Забудем на время о партийности. Как инженер-путеец, я понимаю всю ответственность. Но я это сделаю во имя революции, Аркадий. Во имя ее спасения от интервенции надобно разрезать дорогу!

Небольсин попросил бутылку рому. Выпив, сказал:

— Петя! Иди ты к чертовой матери… Я не желаю с тобой разлучаться. Я знаю тебя как честного человека. Ты убежден иначе, чем я. Но даже твоя убежденность мне нравится… А на Мурмане я одинок. Поверь, там живут волки. Мне иногда жутко с ними. Договоримся так: я буду на Мурмане со своей бандой, а ты в Совжелдоре с большевиками. Ты мне поможешь. Но я тебе, Петенька, тоже могу пригодиться. Разорвать дружбу легче всего. Потом не склеить. Не надо нам этого. Будем умнее…

Ронек протянул через стол маленькую ладошку:

— Может, ты и прав. Давай будем умнее. Кстати, — заметил он, — вот идет сюда нищий или алкоголик, завидевший издали твою бутылку с ромом. Сейчас начнет клянчить!

И правда, из-за спины Небольсина раздался голос:

— Молодые люди, мне очень неудобно… Жизнь, однако, дает немало поводов для огорчений. Извините меня великодушно, но я не ел три дня…

Небольсин вскочил, резко оборачиваясь:

— Полковник Сыромятев… это вы?

Да, перед ним стоял полковник Сыромятев, сильно сдавший за последнее время: на нем была шинель (уже с чужого плеча), бурая щетина покрывала впалые от голода щеки.

— Петя, — сказал Небольсин, — рекомендую тебе почтенного и хорошего человека. Познакомься.

Сыромятев склонил голову:

— Честь имею. Бывший полковник бывшего русского генштаба, бывший начальник бывшей погранполосы вдоль Пац-реки и района печенгских монастырей… Все, как видите, бывший!

— И… простите, — сказал Ронек, — как же вы оказались тут? Разве границы уже не существует?

Сыромятев с удовольствием расположился за столом. Разморенный от еды и тепла, он рассказывал охотно:

— Граница существует, батенька вы мой. Но Брестский мир внес путаницу; теперь там не поймешь — кто и что… Господа! Как хорошо, что вы мне встретились! Вот уж не думал, что мне придется сегодня обедать. Живу как бездомная собака. Больше по вокзалам… Ах, как это ужасно!

— Почему же вы не в Мурманске? — спросил Небольсин. Сыромятев неожиданно выругался:

— Пошли они все… Я им не слуга!

Потом, думая о Печенге, Небольсин презрительно сказал:

— А где же армия… «великая и доблестная»?

— Армии вечная память, — ответил Сыромятев.

— Создается новая, — сказал Ронек. — Красная Армия.

Сыромятев резко повернулся к нему.