Княжий остров - Сергеев Юрий Васильевич

Окаемов понял, что так просто от него не отступятся, что по прибытии в Москву извлечь папку станет невозможно, что будут еще проверки, и он велел Селянинову незаметно забраться ночью на крышу, взять папку и с двумя бельцами идти своим ходом в монастырь!

- А вдруг попадемся? — нерешительно прошептал Никола, оглядываясь на покуривающего в дверях офицера НКВД.

- Взорвите документ! Вы обязаны дойти… Помнишь, как мы шли с Княжьего острова?

— Помню…

— Вот ночами и двигайтесь, столицу обойдите от греха.

- Ясно. А как доложите Лебедеву, у вас же ничего нет с собой?

- У меня все тут! — Окаемов с улыбкой похлопал себя по лбу.

Наутро офицер всполошился, заметив исчезновение троих людей. Задержал эшелон на станции и долго пропадал, наверняка звонил в Москву и получал инструкции.

Окаемов тронул за плечо Мошнякова и шутливо проговорил:

- Ну что, казак, тряхнем стариной? До Москвы верст двести… Может, прогуляемся?

- А чё, Иваныч, дело гутаришь! — оживился заскучавший Мошняков, — айда!

Он быстро распорядился, и два десятка бельцов мигом вылезли с противоположной стороны из окон теплушки, помогли выбраться Окаемову и все лихо заскочили в тронувшийся эшелон на соседних путях, идущий в обратную сторону. Когда отъехали от станции, Окаемов осторожно выглянул из порожняка и увидел мечущегося по перрону офицера, — Проворонил, — усмехнулся в усы тоже высунувшийся Мошняков. — На следующем разъезде дадим ходу в леса. Красота! Опять повоюем…

- Повоюем… — раздумчиво и печально отозвался Окаемов, — сберегите меня, мне сейчас никак нельзя умирать…

- Сбережем… Не сумлевайся, как гутарила моя бабка…

Неужто она проклятая кончилась, война… сколь горя… разору. Тишина. Мир. А мы обратно к Германии едем, ворочаясь в войну…

— Так надо.

- Да я не попрекаю и все понимаю. Мы благословлены Илием и клятву особую в себе несем, будем воевать до победы России.

- Так надо… — опять устало, но твердо проговорил Окаемов.

Они высыпали из остановившегося вагона и скрылись в молодом березняке. Одуряюще пахла трава, листочки нежно шелестели над головами, лопотали о любви и добре.

Шли через леса по всем правилам разведки, с дозором впереди и прикрытием сзади. Огибали деревни, таились от работающих в поле людей, добывали пропитание где придется. Мошняков ловко изготовил всем новые документы, на случай внезапной проверки, а уж от специально посланных придется уходить…

К монастырю добрались на пятый день и сразу поняли, что их там ждут. На ограде колокольни увидели обрывок бечевы — условный знак, что в монастыре чужие люди. Мошняков несколько часов с дерева наблюдал за монастырем в немецкий бинокль, к вечеру слез, озадаченно крякнув:

- Кгм! Там не лопухи, все идет по нашему распорядку, даже посты охраны. Все изучили… Что будем делать?

— Ждать неподалеку Быкова и Николу.

— Да они, может быть, через неделю заявятся, с голоду як загнемся… Вот что! Айда к Надежде в деревню, у ней картохи хоть разживемся. А рядом брошенный дом… Но вдруг и там их посты?

- Все может быть, — Окаемов устало откинулся на траве. — А вот на предмет изыскания картошки — идея хорошая. Жить будем в лесу, оставим здесь сменные посты. наши не должны сразу сунуться в монастырь. Я велел им сначала посетить валун, где была пустынька Илия. Там и оставим записку. И все же боюсь за них… Не дай Бог! Их же пытать станут… если возьмут.

- Егор дурак, да умный, сам же его Емелей зовешь. Все! Уходим, они нас тут могут засечь. Может быть, по подземному ходу сбегаю и гляну, что там к чему?

- Нет-нет! — строго остановил Окаемов, — вдруг мины, или засада, не будем рисковать. Пощупаем после встречи с нашими…

Они скрытно пробрались лесом к заветному валуну, истертому стопами и коленями Илия до блеска красного гранита. Затравеневшая полянка благоухала цветами и грибной прелью. Многие птичьи голоса вели молитвы старца, продолжали божественное пение Небу… Окаемов первым подошел к камню, и тут все услышали негромкий радостный возглас. Из ближних густых кустов выскочил Никола Селянинов с двумя бельцами и бегом устремились к ним. Вид у них был изможденный, гимнастерки порваны и в грязи. Все застыли от неожиданности и весело засмеялись, увидев потешно переваливающегося в беге за Николой уже взрослого Никиту. Молодой медведь, выросший за войну, узнал их и, обогнав Селянинова, подлетел первым, поскуливая и взрыкивая, выискивая глазами угощения в ладонях своих друзей. Мошняков вздохнул, достал из вещмешка узелок с припасенным сахарком для ребят Надежды и наделил Никиту крупным куском. Зажмурив от наслаждения глаза, зверь хрумкнул зубами и сладостно зачавкал, облизываясь.