Дети Арбата - Рыбаков Анатолий Наумович

В Мозгову из Рожкова прислали двух: некоего Каюрова и женщину, как говорили, члена партии чуть ли не с тысяча девятьсот пятого года, со странной фамилией Звягуро. Звали ее Лидия Григорьевна. Старообразная, некрасивая, с выпирающими зубами, она приехала не одна, а с шестилетним мальчиком Тарасиком.

Привезли ее уже по санному пути. Она остановила возчика возле избы, где жил Саша, вошла к нему и сказала:

– Мне о вас говорил Соловейчик. Вы не подскажете, у кого можно снять жилье?

– Надо подумать, – ответил Саша, – проходите, садитесь.

– Я должна отпустить возчика.

Они вышли на улицу. В санях, закутанный в платок, сидел Тарасик. Лидия Григорьевна вытащила его из саней. Саша взял вещи – два потертых чемодана, перевязанных веревкой, все вернулись в дом. На улице скрипнули полозья – возчик уехал.

Лидия Григорьевна развязала на Тарасике платок, сняла с него нечто вроде шубки, сняла шапку, велела сесть на лавку. Тарасик сел, поглядывая на Сашу.

Саша открыл дверь в кухню, попросил хозяйку зайти. В горницу вместе с хозяйкой зашел и хозяин.

Саша показал на Лидию Григорьевну:

– Это моя знакомая, у кого бы поселить?

Старуха посмотрела на мальчика:

– Внук, что ли?

– Внук, – нахмурилась Лидия Григорьевна.

– С ребенком, однако, трудно добыть. Балуются они, дети-то…

– Он не балуется, – сказала Лидия Григорьевна.

– Кто знат, – пробормотала старуха.

– А разве не бывали тут у вас ссыльные с детьми? – спросил Саша.

Хозяйка не ответила, продолжала рассматривать мальчика.

– Звать-то как?

– Тарасом его зовут.

– Брюхановы, однако, сдадут, – сказал старик.

– У Брюхановых девка мешана.

– Девка тиха, не тронет.

Лидия Григорьевна опять нахмурилась.

– А кто кроме Брюхановых может пустить?

Старуха задумалась.

– Сизых? – спросила она у старика.

– Заливает в глотку, – одобрительно заметил старик.

– Нет-нет, это не надо, Тарасик боится пьяных.

– Разборчива ты, – неодобрительно заметила старуха, потом обернулась к Саше: – К Верхотуровым сходи, возле учителки живут.

По дороге к Верхотуровым Лидия Григорьевна сказала:

– С ребенком трудно устроиться на квартиру, хотя он никому не мешает. Боятся другого: если меня заберут, ребенок останется у них. И пока начальство отправит его в детдом, может пройти и год и два, надо хлопотать, писать, а писать они не умеют.

Верхотуровы запросили тридцать рублей в месяц.

По выражению лица Лидии Григорьевны Саша понял, что она сейчас откажется. Он придержал ее за локоть.

– Ладно, сегодня они к вам переберутся.

Лидия Григорьевна была недовольна.

– Напрасно вы согласились за меня, я не могу и не намерена платить такие деньги.

– Мое согласие ни к чему вас не обязывает, всегда можем отказаться. Побудете пару часов у меня, отдохнете, перекусите, а я похожу, поищу. Если найду что-либо подешевле, посмотрите и решите. Если не найдем сейчас, устроитесь пока у Верхотуровых, будем искать дальше.

– Верхотуровы исключаются, – объявила Лидия Григорьевна, – у меня всего двадцать пять рублей. И что это за цены? В Рожкове я платила пятнадцать рублей.

– Здесь дороже, – согласился Саша, – Рожково – глухомань. А Мозгова рядом с Кежмой, районным центром, цены там на жилье высокие. Я плачу двадцать рублей, вам накинули десятку на мальчика. Что касается денег, я вам одолжу немного, отдадите.

– Я у вас не возьму, – возразила Лидия Григорьевна, – деньги мне присылает племянник из Ярославля, но сейчас начнется катавасия с почтой, уж я-то знаю, что такое переадресовка, хорошо, если получу через полгода. В Рожкове я зарабатывала шитьем. У хозяйки была швейная машина, найду ли я ее здесь?

– У нас полно модниц, – весело сказал Саша, – равняются на районную интеллигенцию. Вас ждет обширная клиентура. А машинку найдем.

– Все равно, как и в Рожкове, будут расплачиваться яйцами, сметаной, рыбой. Племянник мне присылает двадцать рублей в месяц, в этих пределах я и могу платить.

Саша проводил Лидию Григорьевну домой, попросил хозяйку напоить ее и Тарасика чаем, а сам отправился к Зиде. Она знает всех в деревне и может присоветовать что-нибудь дельное.

Дверь у Зиды оказалась открытой, но дома ее не было. В печке тлели дрова, на столе лежали книги и тетради, значит, из школы уже пришла. Книги и тетради Зида запрещала ученикам брать домой, уроки заставляла делать, задерживая детей в школе: «Уроков дома не делают, книгами закрывают крынки с молоком, тетради рвут на самокрутки…» Машинально он начал рассматривать детские каракули, потом его внимание привлекла толстая общая тетрадь в коленкоровом переплете, настоящая общая тетрадь, такими же он пользовался в Москве, в институте. Саша машинально открыл и ее.