Из тупика - Пикуль Валентин

— В спину? — спросил Вальронд, сразу осунувшись.

— Да. Некрасиво. Пришли они, построились вот тут на дворе. И я честно им объяснил, что удаление их с фронта не есть акт недоверия к ним Советской власти. Напротив, мы сберегаем им жизнь от самосуда со стороны своих же бойцов, которые не доверяют им, как бывшим офицерам царской армии…

Вальронд задрал ногу, ткнул окурок в подошву.

— И когда все это кончится, Самокин?

— Это уже кончается. Сейчас много царских офицеров служит советской армии, и вырастают в народных полководцев…

— Самокин, — сказал Вальронд, — неужели тебе так и не хочется меня ни о чем спросить?

— О чем? О чем мне тебя спрашивать?

— Ну вот… Сам знаешь: и с «Аскольда» тогда бежал, и при англичанах на Мурмане волынился… Почему молчишь? Ты — что? Больше других обо мне знаешь?

Самокин ответил:

— Что ты меня третий раз за язык тянешь?.. Бежал с «Аскольда», и правильно сделал, что бежал. Сдержать матросов нельзя было, и крейсер пришел на Мурман, почитай, с одним Ветлинским… Это был опытный демагог, а ты ведь, мичман, честный человек. И не стал бы языком вихляться. Потому-то тебе и сейчас доверяем. И больше вопросов к тебе у нас нету!

— Дай еще пачку махорки, — сказал Вальронд на прощание.

— Так я ж тебе дал.

— Это мне дал. А теперь Павлухину дай…

Не знал тогда Вальронд, что эта пачка махорки была последней, которую они скурили на пару. Вскоре партия отозвала Павлухина на другой фронт, и больше они никогда не увиделись…

…Шлепая плицами по воде, утлый пароходик (с гордым именем «Не тронь меня!») подхватил плавбатарею и потащил ее через плес.

— Стой! — заорал Вальронд, хватаясь за голову. — Как это мы забыли? Названия-то нет… Не могу воевать без названия!

Название тут же придумали и вывели его вдоль борта.

«Красная беднота» — так окрестили плавбатарею.

* * *

Английский монитор в 654 тонны, крытый листовою броней, под названием «Сесиль Родс», на 12 узлах резво шел против течения. Здоровенная пушка — калибром в 190 мм — торчала с бака монитора, борта которого и без того были хорошо ощетинены «помпомами» и пулеметами.

Лейтенант Басалаго совершал на этом мониторе нечто вроде дипломатической прогулки. Дипломатической — потому, что пребывание его в Архангельске было сейчас нежелательно. Сам «президент» Северной области, старый Чайковский, был бы и ничего, но окружение его составляли люди агрессивного толка. Басалаго уже встречал их однажды, еще в Петрограде, когда ездил на связь по поручению покойного Ветлинского. И этот старик в пенсне, с нервными худыми руками, и этот угрюмый убийца в кожанке — все они теперь оказались в окружении Чайковского… Конечно, всем им противостоит сейчас кавторанг Чаплин со своей организацией офицерского подполья, но… «Чаплину будет трудно», — думал Басалаго.

Мало того! Эсеры так взъярились на Советскую власть, что начали преследование лиц, так или иначе связавших свою судьбу с Советами. Эсеры совершенно затюкали Юрьева, как-то сумел выйти сухим из воды Брамсон, теперь копали яму под Басалаго и генерала Звегинцева, — им, видите ли, не нравится былое сотрудничество Главнамура с совдепом! Чудовищно и парадоксально! А в Архангельске был на подозрении Виккорст, который имел несчастье называть себя «красным адмиралом»… Своя своих не познаша!

Потому-то Басалаго и укатил — подальше от греха.

Англичане по-прежнему относились к нему превосходно, но и здесь, на мониторе, он чувствовал себя в уютной безопасности. Броня в три дюйма, наверху — жерла орудий, на столе — графин с королевским портвейном на чистой скатерти, будто врисован в полотно чудесного старинного натюрморта…

— Клайк, — сказал лейтенант коммандеру, — если тебе нужны меха, ты пройди монитором на Пинегу, там много звероловов, а пушнина в деревнях всегда стоит дешевле виски.

— Ты плохо осведомлен, — отвечал коммандер Клайк. — Одна наша канонерка «Cockchafer» сунулась туда недавно. Но там, на Пинеге, сидели немецкие снайперы; крови было пролито из-за этих мехов больше, чем виски перед экспедицией…

Басалаго смолчал: это — не снайперы и тем более не немцы; это охотники, бьющие белку в глаз, они плачут от горя, если одна дробина пролетит мимо. Им потом стыдно показаться в своей деревне, таких обсмеивают девицы в зазорных частушках…

— Десять дней, обещанных Пулем, — сказал Клайк, — давно миновали, а до Вологды так же далеко, как отсюда до Типерерри… Не придется ли нам зимовать при свете русской лучины? Я знаю точно: знаменитый полярник Шеклтон уже прибыл на Мурман и сейчас при штабе Мейнарда разрабатывает зимние операции на санях. Черт побери! — воскликнул Клайк. — Мы давали королю клятву на выпуске из колледжа, что будем нести свой флаг над палубами кораблей. Король не благословлял нас для службы на санях!