Из тупика - Пикуль Валентин

— Тронулись! — скомандовал поручик, и люди пошли.

Не пошли, а побежали по шпалам, стараясь согреться, и конвоиры, путаясь ногами в длиннополых шинелях, нагоняли их. Так они пробежали версты две-три, когда вдруг — команда:

— Налево! Сходи со шпал… Быстро, быстро!

Матрос сказал:

— А я что говорил? Конечно, шлепнут… «Налево!»

— И в Мурманске могли бы шлепнуть, — возразил дядя Вася, настроенный оптимистично. — На кой хрен им было возить нас?

Изо ртов людей морозно парило. Тихий треск слышался в воздухе. Дорога вела в сторону, и вот наконец показались вдали лопарские вежи, дымки, путаница оленьих рогов. Здесь уже все было приготовлено. «Приверженцев большевизма» рассадили по нартам, узким-узким, как лодочки, и олени сразу налегли на гужи. Теперь ветер пронизывал насквозь, летели вихри снега из-под копыт. Один мадьяр столбиком свалился с нарт и остался лежать на снегу. Замерз. Гнали дальше. Не оглядываясь. Вперед.

— Хорк, хорк, хорк! — покрикивали каюры.

— Жми да нажимай! — орали конвоиры: им эта езда только в радость; морды у них красные, как бураки, пахнет от них самогонкой…

Поручик был одет в добротную бекешу с галунами.

— Стой! — задержал он бег каравана и, когда люди сошли с нарт, велел лопарям отъехать в сторону и ждать.

— Шлепнут, — колотило матроса. — Как есть, последнюю минутку живем… Ну, ты! — гаркнул он на офицера. — Кончай уж сразу…

Поручик вскинул на него серые мальчишеские глаза.

— Не имею на то приказа, — ответил. — Вы же хотели жить в совдепии? Вот туда и отправляйтесь… А казенное имущество снять! Снимай! — И, подойдя к матросу, он потянул с него бушлат.

Под бушлатом — форменка, темно-синяя.

— Снимай тоже, — сказал поручик. — А вы чего ждете? — прикрикнул на остальных. — Шинели вам — не пальто, чтобы форсить с девочками! Шапки воинского образца вам не папа с мамой купили…

Людей раздели — безжалостно. На морозе. И одежду покидали на нарты. Сверху с гоготом расселись солдаты и помахали ручкой:

— Прощайте! Можете идти теперича в свое царство свободы. У большаков всего много, они вас приоденут…

Уехали. Тишина. А вокруг — снега, холмы, гибель.

— У кого есть спички? — заговорил находчивый поляк.

— У меня были, — сказал матрос. — В бушлате были… Но уже далеко уехал его бушлат со спичками.

— Кто знает это место? — спросил поляк.

Дядя Вася выдрал одну ногу из сугроба, сразу же рухнул до пояса в другой, вытер лицо от снега.

— Лоухи, — ответил печник, — святая из здешних мест. Так умные люди сказывали. Тундряная ведьма! А тундры тута зовутся Волчьими. Потому как людей не сыщешь, а только волки рыскают. Да песец кой-когда попадется… Тоже — шакал хороший!

— Все понятно, — сказал поляк черной впадиной рта. — Человека три из нас выберется. Остальные — лягут… Можете в последний раз полюбоваться на свои уши и руки — скоро их у нас не будет. Пошли!

Никто не оборачивался. Два латыша легли в снег и запели:

Дзинь-дзиринь, дзинь-дзиринь,

дзинь-дзиринь…

— Ну их к черту! — сказал поляк. — Не поднимайте! Каждый умирает, как ему нравится. А эти умирают со своим гимном на устах… Я сказал: к черту слабых! Вперед, сильные…

Шли. Падали. Снова шли. К морю. К деревням.

Матрос прищурил глаза, вглядываясь в заснеженные холмы.

— Едут! — закричал. — Гляди-ка… едут!

Маленькие точки скользили по увалам тундры. Где-то скрылись за гиблым леском, и вот уже, закинув головы назад, олени домчали нарты. Спрыгнул с них тот же поручик с серыми глаза-ми мальчишки — озорными глазами.

— Недалеко же вы ушли, ребята! — сказал он, садясь на нарты. — Ну вот, даю минуту на размышление… Кто хочет в нашу армию? Англичане велели сказать, что они ждут тоже… только час!

— Я, — сказал один, отбегая в сторону.

Матрос глянул на свои помертвевшие пальцы.

— И я, — сказал он, весь в ужасе от холода тундры.

Замерзшие отбегали к нартам, и офицер тыкал им в рот флягу с коньяком, словно заботливая нянька соску своим младенцам.

— Все? — спросил он потом.

На снегу остались два человека: дядя Вася и поляк.

— А вы? Особого приглашения ждете?

— Для армии твоей, — ответил дядя Вася, — староват уже буду: я вить с тышша восемьсот шестидеся…

И не досказал, увидев, что поручик поднимает револьвер. Щелк! Это не выстрел, это тикнул курок: ледяной мороз сковал в оружии даже оленье сало.

— Ну, а ты? — развернулся револьвер на поляка.