Падение титана, или Октябрьский конь - Маккалоу Колин

— Если пошел слух, что мои солдаты опустошили александрийские зернохранилища, то все могут воочию убедиться в обратном. Сходите туда, там нет ни единого римского легионера. И если вы платите за еду слишком много, вините в том свои власти, а не Цезаря. Я привез в Александрию свое собственное зерно, — бесстыдно лгал Цезарь.

Одной рукой он выдвинул Клеопатру вперед, другую простер в сторону мальчика в тирском пурпуре.

— Сойди с шестка, царь Птолемей, и встань сюда, где должен стоять суверен, — лицом к своим подданным, а не среди них, в их власти. Я слышал, что граждане Александрии могут разорвать на куски царя, и это ты виноват в их состоянии, а не Рим. Давай иди ко мне!

Завихрения, вполне естественные в людской гуще, отделили мальчика от Феодота. Птолемей Тринадцатый остался один. Светлые брови нахмурены, в глазах — страх и недоумение. Умом он не блистал, но был достаточно сообразителен, чтобы понять, что каким-то образом Цезарь выставляет его в неправильном свете, что ясный, далеко слышный голос Цезаря поворачивает передние ряды толпы против него.

— Опустите меня! — приказал он.

И, подойдя к Цезарю, нерешительно встал рядом с ним.

— Вот и правильно, — добродушно сказал ему Цезарь. — Посмотрите на вашего царя и царицу! — крикнул он, обращаясь к толпе. — У меня при себе завещание покойного Птолемея, отца этих детей, и я здесь, чтобы выполнить его волю. Египтом и Александрией должны править его старшая дочь, Клеопатра Седьмая, и его старший сын, Птолемей Тринадцатый Эвергет. Как муж и жена, в соответствии с вашим законом!

— Убейте ее! — взвизгнул Феодот. — Арсиноя — царица!

Но Цезарь и этот выкрик обернул в свою пользу.

— Царевну Арсиною ждут другие обязанности! — прогремел он. — Как диктатор Рима, я наделен полномочиями вернуть Египту Кипр! — В его голосе появились сочувственные нотки. — Я знаю, как тяжело вам пришлось, когда Марк Катон аннексировал этот остров. Вы потеряли медные рудники, дешевые продукты и кедровую древесину. Но сената, который узаконил эту аннексию, теперь больше нет. А мой сенат намерен восстановить справедливость! Царевна Арсиноя и царевич Птолемей Филадельф поедут на Кипр как сатрапы. Клеопатра и Птолемей Эвергет будут править в Александрии, Арсиноя и Птолемей Филадельф — на Кипре!

Толпа была побеждена, но Цезарь еще не закончил.

— Я должен добавить, почтенные александрийцы, что это старания вашей царицы возвращают вам Кипр! Как вы думаете, почему она отсутствовала? Потому что она ездила ко мне на переговоры о возвращении Кипра! И она добилась успеха. — Он сделал пару шагов вперед, улыбаясь. — А теперь, может быть, вы поприветствуете вашу царицу?

И замолчал, ожидая, когда новость докатится до задних рядов. Как хороший оратор, Цезарь говорил очень коротко, не вдаваясь в детали, но именно это и импонировало толпе. Александрийцы, удовлетворенные и радостные, оглушительно приветствовали Клеопатру.

— Все это очень хорошо, Цезарь, но ты не можешь отрицать, что твои войска разрушают наши храмы и общественные постройки! — выкрикнул кто-то.

— Да, это очень прискорбно, — согласился Цезарь и развел руками. — Но согласитесь, что даже римляне имеют право себя защищать. Вам ведь известно, что неподалеку от Лунных ворот стоит огромная армия генерала Ахиллы. Он почему-то решил объявить мне войну. Я готовлюсь к атаке, и только. Если вы хотите остановить разрушение, пойдите к Ахилле и посоветуйте ему распустить свое войско.

Толпа развернулась, как солдаты на плацу, и через миг ее уже не было. Теперь ее целью, видимо, сделался Ахилла.

Не зная, что предпринять, дрожащий Феодот смотрел на мальчика-царя со слезами на глазах, потом, крадучись, подобрался к воспитаннику, чтобы облобызать его руку.

— Очень умный ход, Цезарь, — насмешливо заметил из темноты сада Потин.

Цезарь кивнул ликторам, и те перестроились, чтобы идти впереди него во дворец.

— Да, Потин, пора бы тебе понять, что я действительно умный. Могу кое-что посоветовать и такому интригану, как ты. Перестань мутить в городе воду и поскорее вернись к своим прямым обязанностям, в том числе и к царскому кошельку. Если ты пустишь еще хоть слушок обо мне и царице, я предам тебя римской казни. То есть выпорю и обезглавлю. Если ты распространишь два ложных слуха, это будет смерть раба — распятие. Три ложных слуха — распятие без ломки ног.