Падение титана, или Октябрьский конь - Маккалоу Колин

Налоги с провинций были призваны покрывать обычные огромные расходы правительства. Стоимость армии — это другое. И сохранить лояльность легионеров, не уплатив им вовремя премий наличными, не мог, кроме Цезаря, ни один человек. Антоний в Кампании хорошо это понял.

— А как насчет неприкосновенного запаса в храме Опы? — спросила Фульвия (с ней единственной он делился всем).

— Там ничего нет, — мрачно ответил Антоний. — Там поработали все, от Цинны с Карбоном до Суллы.

— Клодий говорил, что все займы вернули. Если бы ему не удалось провести свой закон об аннексии Кипра, чтобы оплатить дармовое зерно, он взял бы деньги именно там. В конце концов, в этом храме хранятся богатства Рима, поэтому Опа вполне законно могла обеспечить город бесплатным зерном. Но его закон прошел, и Опу грабить не стали.

Антоний бросился к ней, крепко поцеловал.

— Ах, мое личное воплощение Опы, что бы я делал без тебя?

Храм Опы на Капитолии вовсе не был древним, хотя его богиня-numen, безликая, бестелесная, почиталась с тех пор, как зародился Рим. Но ее первый храм сгорел, а этот построил Цецилий Метелл сто пятьдесят лет назад. Он не был большим, однако Цецилии Метеллы всегда подкрашивали то, что нужно, и содержали в опрятности остальное. В единственной целле не было никакой статуи, и подношения Опе там тоже не делались. Ее алтарь находился в Регии, более важном храме для государственных культовых нужд. Как и все святилища Капитолия, храм Опы покоился на внушительном подиуме с подвалами, находящимися под защитой безликого божества. Это считалось достаточной гарантией сохранности помещенных в них драгоценных вещей, включая монеты и слитки.

Дождавшись темноты, в сопровождении одних только приспешников Марк Антоний с натугой открыл тяжелую дверь, и свет его лампы заиграл на штабелях тусклых серебряных слитков. Антоний смотрел, затаив дыхание. Деньги Опе вернули с процентами! А он их заполучил.

Но выносить богатство он стал при дневном свете, не сразу, а частями, и носили не далеко — по Капитолию через «убежище» в подвалы храма Юноны Монеты, где чеканились деньги. Там день и ночь эти слитки превращались в серебряные денарии. Теперь Антоний мог и в дальнейшем платить легионам и даже ликвидировать свои долги. Опа поставила ему двадцать восемь тысяч талантов серебра — семьсот миллионов сестерциев в пересчете на деньги.

К июньским календам проблемы были улажены. Оставалось лишь попросить сенат узаконить смену провинций. А после этого его брат Луций убедит Плебейское собрание отобрать у Децима Брута Италийскую Галлию.

Даже письмо от Брута и Кассия не подпортило ему настроение.

Чувствовавший себя намного лучше после благополучного разрешения финансовых затруднений, Антоний ответил на эту почти раболепную просьбу, не разводя особенных сантиментов.

«Вот! Это даст им понять, какое место они занимают в моих планах! А еще скажет им, что, если они решатся воспользоваться недовольством самнитов, по соседству будут стоять легионы, готовые подавить любое восстание. Да, клянусь Опой, отлично!»

Его настроение малость испортилось только в июньские календы, когда он вошел в курию Гостилия. Собравшихся было так мало, что кворума не набралось. Если бы явились Брут, Кассий и Цицерон, все бы сошлось, но они не явились.