Из тупика - Пикуль Валентин

— Давай, поручик, — захихикал Безменов, — дернем, и я тебе такое о большевиках расскажу, что ты свалишься.

— Не надо, — строго ответил Эллен. — Я об этой сволочи больше твоего, милейший, знаю. Поставь на стол и иди!..

Нет. На панибратство он не шел. Наблюдение было установлено. Безменов ощущал его всей шкурой своей. А как он думал? Конечно, наблюдение будет, и об этом в Петрозаводске они тогда тоже говорили со Спиридоновым… Будет наблюдение!

* * *

Большая вошь, а над нею занесен окованный железом добротный сапог красноармейца; ниже начертано: «Дави ее». Спиридонов долго и задумчиво смотрел на агитплакат… Там, где бушует смерть, там ползает вошь. Это почти закон войны, и сейчас Иван Дмитриевич размышлял, почему так получилось: по всей стране тиф, а на Мурманском и Архангельском фронтах тифа нет.

К нему подошел комиссар Лучин-Чумбаров, спросил:

— Чего изучаешь, Митрич?

— Да вот смотрю на картинку… До чего же хороша! И вошь — прямо как настоящая. Талант у художника, сразу видать. Одно вот плохо: вши у вас есть, а вот таких сапог, как здесь намалевано, нету… Ну, что? Поехали, комиссар?

— Поехали, — ответил Лучин-Чумбаров.

…Теперь они получали по триста граммов хлеба и… отступали!

Они отступали! А хлеб съедали — голодные постоянно.

Голодные, босые или в лаптях, вшивые и больные, они отступали… Какой уже день!

За ними гудели по рельсам бронеплатформы, по ночам рыкали из-за валунов английские танки, пушки Кане и Маклена сеяли шрапнель над лесом, тяжелые траншейные мортиры перекидывали из деревни в деревню ухающие фугаски И… текли газы.

Газы., газы… газы…

Потому они отступали; генерал Мейнард уже засел на станции Кяписельга; отсюда недалеко Петрозаводск, а за тихою Званкой всего сто четырнадцать верст рельсового пути, — и бронепоезда врага ворвутся на окраины Петрограда… Спиридоновцы отчаянно держали Кожозерский монастырь; за вековыми стенами древней обители они спасались от снарядов, рушились на них купола храмов, на зубах бойцов хрустела известка. Тогда англичане подвезли к монастырю сразу триста баллонов с текучим газом, и бойцы, отравленные, сдали эту позицию…

Это было очень трудное время для спиридоновцев. Очень!

— …кажется, здесь, — сказал Спиридонов, спрыгивая с вагона под насыпь; подал руку комиссару Лучину-Чумбарову, и они вдвоем резво сбежали по тропке под глубокий откос.

Было знойно и тихо в полуденном лесу. Куковала кукушка. Лучин-Чумбаров спросил:

— А ты уверен, что именно здесь?

— Да черт его знает: вроде бы по карте и тут…

В зарослях лесного шиповника открылась делянка, огражденная забором. На длинном шесте качался пустовавший скворечник.

— Хорошее местечко выбрал, собака… — прошептал Спиридонов. — Я тебе уже говорил, комиссар: он человек хитрый и осторожный.

Толкнули гнилую дверь — никого, пустые лавки лесорубов, расставленные вдоль бревенчатых стен, пустой очаг, пустой стол, на котором даже не тронута пыль. Было немного жутковато в этой тишине, и оба передвинули маузеры на животы.

— Что ж, — сказал Лучин-Чумбаров, — подождем… Резко скрипнула за их спинами дверь в боковушку.

Оба разом обернулись — перед ними стоял полковник Сыромятев.

— Я здесь, — произнес он, шагая к столу (но руки деликатно не подал). — Я слышал ваши шаги и спрятался. — Помолчал и добавил: — Я спрятался на всякий случай… от греха подальше.

— Садитесь, — сказал ему Спиридонов, отводя глаза. Сыромятев достал английские сигареты, бросил их на стол:

— Курите… Я ведь знаю: у вас с табаком плохо.

Два большевика стояли перед ним, и полковник напряженно смотрел на их расстегнутые кобуры. Закурил и сам, жадно затягиваясь. Потом вытянул из-за пояса страшенный, но безобидный пистолет системы Верри, заряженный толстым зеленым фальшфейером. Брякнул его перед собой на лавку.

— У меня, — признался, — больше ничего нет.

— А зачем вам ракета? — спросил его Спиридонов.

— На всякий случай… Извините, но с некоторых пор я все делаю только так: на всякий случай.

Сели и Спиридонов с Лучиным-Чумбаровым.

— Это комиссар нашего фронта, — сказал Спиридонов. — Прошу любить его и жаловать, как говорится.

В ответ — легкий кивок массивной головы полковника.

— Очень приятно, — сказал Сыромятев без иронии: он был неглупый человек и понимал, что ирония здесь неуместна.

«С чего начать?» — думал каждый из них сейчас.