Марш - Доктороу Эдгар Лоренс

Потом вдруг потребовал встречи со старейшинами негров. Торопил и не унимался, пока их не отловили по черным церквам и не привели. Собрали в гостиной. Он спрашивает: что они понимают под рабством?

Черные авторитеты запереглядывались, заулыбались. Рабство — это когда неодолимой силой у человека отнимают результаты его труда, да еще и без его согласия, — сказал один. Остальные кивали: дескать, верно, верно…

А что, — спрашивает дальше Стэнтон, — вы понимаете под свободой, которая должна проистечь из прокламации президента Линкольна?

Свобода, обещанная в прокламации, — это когда с нас снимут кабальное ярмо и поселят туда, где мы сможем пожинать плоды своих трудов, сами о себе заботиться и споспешествовать правительству в обеспечении условий таковой свободы поддержания.

Шерман еле сдержал удивление: надо же, черти, говорить-то как насобачились! Тут Стэнтон повернулся к нему. Генерал, — сказал он, — я бы хотел теперь обсудить с этими недавно получившими свободу людьми то, что думают цветные о вас лично. Не соблаговолите ли на минутку нас оставить?

Шерман побагровел. Мерил шагами вестибюль, про себя бормоча: Он будет спрашивать этих черных обо мне! Если бы не я — интересно, как бы они вообще сюда попали? Десять тысяч душ! Свободны, накормлены и одеты — и все это только по моему приказу! То, что они не воюют, — абсолютно верное решение. Еще мне не хватало тут их обучать! Я прошел со своей армией путь в четыреста миль, а она не то что цела — она как новенькая! Я разрушал суржикам-джонни железные дороги. Жег города, кузницы, арсеналы, заводы, хлопкоочистительные мануфактуры. Кто, как не я, вытоптал и пожрал их посевы, забил и оприходовал мясной скот и увел у них десять тысяч лошадей и мулов! Супостат разорен, он в нищете, и, даже если не будет больше сражений, дни его армии сочтены — солдаты скоро просто перемрут с голоду. Но военному министру всего этого мало. Меня надо унизить, выставить на посмешище перед какими-то рабами! Черт бы взял этого Стэнтона — я давал клятву изничтожить преступных инсургентов и сохранить единство союза штатов. Вот все, что от меня требуется. Что еще ему от меня надо?

То, что черные старейшины отозвались о нем с благосклонностью, Шермана порадовало мало. Поздней ночью он приказал вызвать Моррисона. Того подняли с постели.

Берите перо, майор. Записывайте. Боевой приказ, номер и так далее.

Это будет номер пятнадцать, сэр.

Номер пятнадцать, — повторил он. — Морские острова от Чарльстона к югу и все прилегающие сельскохозяйственные угодья вдоль рек на тридцать миль вглубь материка в Южной Каролине, а также в Джорджии… так, сюда же земли, прилегающие к Сент-Джон-Ривер во Флориде… отводятся для обустройства черным переселенцам. Вы поняли меня? Черным переселенцам. Каждому свободному негру с семьей дается право на получение сорока акров пахотной земли. Да, и сюда же семена и инвентарь для ее обработки. Определение границ и выдача свидетельств на право владения возлагается на офицера в чине генерала армии США, занимающего должность… как бы назвать-то ее… а-а, Инспектор Поселений и Плантаций. Так, теперь давайте мне на подпись, и копию — мистеру Стэнтону.

Черт, никогда я аболиционистом не был, — думал Шерман. — Но, кинув им такой кусок, я и Эдвину Стэнтону рот заткну, и от негров отделаюсь: привязанные к этим сорока акрам, они теперь тут осядут, и Бог им в помощь.^[11]

Отбытие министра Шерман с генералами отпраздновали обедом. Всем, похоже, надо было восстановить попранное чувство собственного достоинства. Все веселились. Снова были прежними. Шерман сидел во главе длиннющего стола, вокруг которого сновали черные официанты с добычей, награбленной в городе: тарелками устриц, жареными индейками, печеными окороками, дымящимися котлами сдобренного приправами риса, блюдами со сладким картофелем, ломтями теплого хлеба и горшками с настоящим сливочным маслом, ну и, конечно, с оплетенными бутылями красного вина. Шерман ел, пил и произносил тосты. Но ему опять хотелось на марш, на марш, где никто не посмеет ему перечить. Хотелось обратно в поле. Что может быть лучше, чем ложиться каждую ночь на голую землю и любоваться звездами? Что может быть лучше, чем каждое утро выходить в поход и вести войну так, как это нужно тебе? Средства ясны. Результаты недвусмысленны. Хватит с него прелестей Саванны. Качественно делать дело, к которому приспособил тебя Господь, — вот истинная радость! И никакой тебе зависти, никакого елея, от которого, того и гляди, взорвешься.