Распутин - Радзинский Эдвард

Пуанкаре прибыл в Россию 7 июля с трехдневным официальным визитом, во время которого было подписано секретное соглашение, подтверждавшее взаимные военные обязательства. Во время обеда в честь президента «черная женщина» Стана радостно выкрикивала: «Раньше конца месяца у нас будет война... наши армии соединятся в Берлине!» На маневрах под грозовым небом царь и президент восторженно наблюдали мощь российской армии...

Во время этих маневров императрице чуть не сделалось дурно, а после упомянутого обеда изумленный французский посол Палеолог записал: «Каждую минуту она кусает губы, и ее лихорадочное дыхание заставляет переливаться огнями бриллиантовую сетку, покрывающую грудь... бедная женщина, видимо, борется с истерическим припадком».

Через час после отбытия Пуанкаре на родину австро-венгерский посланник в Белграде вручил сербскому правительству ультиматум. Сербия тотчас обратилась к России за защитой.

12 июля Совет министров под председательством Николая II ввел в действие «Положение о подготовительном к войне периоде». Вечером членам комитета Генштаба было сообщено о решении царя «поддержать Сербию, хотя бы для этого пришлось объявить мобилизацию и начать военные действия, но не ранее перехода австрийскими войсками сербской границы».

Франция готовилась к войне одновременно с Россией. Германия и Австро-Венгрия начали подготовку на две недели раньше. Англия привела свой военно-морской флот в состояние боевой готовности. А пока шли лихорадочные дипломатические переговоры, которые ничего уже изменить не могли.

И все это время летели лихорадочные телеграммы Аликс – сначала в Тюмень, а потом в Покровское, куда перевезли раненого Распутина.

«12.7.14. Срочно. Тюмень... Новому из Петергофа. Серьезная минута, угрожают войной».

«16.7.14. Плохие известия. Ужасные минуты. Помолись о нем, нет сил бороться с другими».

Она молила о помощи, и мужик не оставил ее. Полуживой, он взялся за свое корявое перо...

16 июля был подписан «Указ об объявлении общей мобилизации». Николай Николаевич торжествовал, вся воинственная Романовская семья радовалась! Но, видимо, в это время царь получил ту телеграмму из Покровского, которую так ждала Аликс...

Скорее всего, подобных телеграмм Распутин послал несколько. Но эта была самая страшная – с грозным предсказанием.

Из показаний Бадмаева: «И в эту войну он... послал телеграмму о том же (чтобы не воевать. – Э. Р.), но его не послушались».

Из показаний Вырубовой: «И тогда, когда отдано было распоряжение о мобилизации, перед началом нынешней войны, он прислал Государю телеграмму из слободы Покровской с просьбой устроить как-нибудь, чтобы войны не было».

Как явствует из документов департамента полиции, Распутин уже во время войны, 20 июля 1915 года, «будучи в селе Покровском... сказал агенту Терехову: „Прошлый год, когда я лежал в больнице, просил Государя не воевать... и по этому случаю послал Государю штук 20 телеграмм, из коих одну очень серьезную“.

В книге «Русская революция», вышедшей в Париже в 1968 году, была напечатана фотокопия телеграммы Распутина царю (судя по всему, именно ее он называл «очень серьезной»): «Грозна туча над Россией: беда, горя много, просвету нет, слез-то море, и меры нет, а крови? Что скажу? Слов нет, а неописуемый ужас. Знаю, все хотят от тебя войны, и верные, не зная, что ради гибели. Тяжко Божье наказание, когда Он отымет путь... Ты царь, отец народа... не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ... Все тонет в крови великой... Григорий».

То же самое предвидел еще один прозорливец – Владимир Ильич Ленин: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей Восточной Европе) штукой»...

И свершилось невероятное: после распутинской телеграммы был отменен царский указ о мобилизации, которой так ждали союзники, ждал весь мир! Вечером, когда на телеграфе все уже было подготовлено к рассылке телеграмм с указом, последовал телефонный звонок царя: отменить!

Среди министров и в Генеральном штабе началась паника. Решено было объявить отмену указа «недоразумением, ошибкой, которая будет вскоре исправлена». Министр иностранных дел Сазонов и начальник Генштаба Янушкевич совещались: кого послать к царю – уговаривать исправить «ошибку».

Но Николай никого не принимал. И тогда «Грозный дядя» сумел добиться аудиенции. Он и убедил царя в том, чего тот сам так хотел...

17 июля в 3 часа дня Николай принял Сазонова и подтвердил согласие на общую мобилизацию. Сазонов немедленно позвонил Янушкевичу. Свое сообщение министр завершил фразой: «Теперь можете сломать телефон».

В 17 часов 30 минут телеграммы были разосланы.

Кайзер предложил русскому правительству к полудню 19 июля «приостановить всякие мероприятия, угрожающие Австрии и Германии», то есть прекратить мобилизацию. По истечении срока ультиматума, вечером того же дня, Германия объявила войну России.

Немецкий посол граф Пурталес со слезами на глазах вручил Сазонову соответствующий меморандум. «В 2 часа дня 20 июля состоялось торжественное богослужение в Зимнем дворце. И там же произошло публичное объявление войны. Я видел только радость на лицах. Царица с царем вышли к тысячам заполнившим площадь, и толпа пала на колени. Она же казалась такой взволнованной, что закрыла лицо руками, и по конвульсивным движениям ее плеч можно было предположить, что она плачет», – написал в своих воспоминаниях последний директор департамента полиции Васильев.

«20.7.14. Германия объявила нам войну, молись, отчаивается», – такую телеграмму послала Аликс в Покровское.

Но уже на следующий день Ники забудет про свое отчаяние.

«21.7.14. Николай просит благословить брата на войну, настроение здесь бодрое».

Верховным главнокомандующим царь назначил «Грозного дядю» – любимца армии, великого князя Николая Николаевича – главного врага Распутина. Аликс пришлось смириться – угар радости от предвкушения грядущей победы был всеобщим.

«Объявляем верным нашим подданным, что следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови со славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особою силой пробудились эти братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования. Презрев уступчивый и миролюбивый ответ сербского правительства, отвергнув доброжелательное посредничество России, Австро-Венгрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда... В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри, да будет еще теснее единение царя с народом...»

Так писал Николай в своем Манифесте о вступлении России в войну. 

Между тем «Грозный дядя» решил окончательно расправиться со своим врагом. Получив донесение о «серьезной» телеграмме Распутина, Верховный главнокомандующий вознамерился не менее серьезно поговорить с Николаем о мужике, посмевшем пугать поражением Государя всея Руси. Но согласно показаниям все того же агента Терехова, «Распутин сказал... что за эту телеграмму его якобы хотели предать суду... но Государь... ответил: „Это наши семейные дела, они суду не подлежат“.

Великому князю указали его место.

В столице Распутин появился в конце августа. Теперь он поселился в новой квартире на Гороховой улице.

Из показаний Филиппова: «Вырубова перевела Распутина на Гороховую, в дом удобный для встреч».

Во дворе дома слонялись агенты – после покушения его вновь охраняли. Так возобновилась полицейская летопись его жизни. «Темный» – такую уничижительную кличку дали теперь Распутину люди Джунковского.

Первыми к нему пришли старые друзья: «Темного посетил Молчанов 21—23, 29 августа».

Из показаний Молчанова: «Я не видел его до конца августа 1914 г., когда он, оправившись от покушения, вернулся в Петроград... он ходил сгорбленный в халате, потому что ему еще бинтовали рану и не позволяли одевать обычный костюм. Настроение у него было заметно подавленное... Он рассказывал мне о покушении, о том, как какая-то „стерва“ ранила его, как он бежал, зажав рубашкой рану, как при стеариновых свечах в селе Покровском ему делали операцию, и как доктор удивлялся тому, что он не умер».

Он все еще жил непреходящим ужасом и недавней болью. Он с трудом разгибался. Но набросив пальто на его больничный халат, Аня повезла Распутина на встречу с царицей – «25 августа Темный отправился вместе с Вырубовой в Царское Село».

Как она его ждала... Уже захлебнулось русское наступление в Восточной Пруссии и погибла в Мазурских болотах армия генерала Самсонова. К началу сентября русскую армию вытеснили из Восточной Пруссии, но она все надеялась, что можно как-то остановить начавшуюся бойню, и писала Ники: «24 сентября... Эта ужасная война, кончится ли она когда-нибудь? Я уверена, что Вильгельм переживает иногда моменты отчаяния при мысли... что он ведет страну к гибели... Сердце мое обливается кровью при мысли о том, сколько труда потратили папа и Эрни для того, чтобы наша маленькая Родина достигла полного процветания». Она уже представляла разорение своего крохотного княжества...