Сердце Пармы - Иванов Алексей Викторович

– Обойдетесь, – ответил Матвей, но Маша не расслышала его и крикнула вслед:

– А лучший подарок дарят любимой жене!..

Откуда ему взять эти подарки? У него ничего нет. Матвей решил больше не ходить к татарам.

Князь Михаил поселился в башне сгоревшего острога вместе с храмоделом Калиной. Эта весть сдавила злобой сердце Матвея. «Лучше бы отец пропал в дороге, или был казнен в Москве, или погиб на Искоре... – думал Матвей. – Все лучше, чем возвращаться сюда побежденным...» Княжич не пошел в Чердынь, а ждал отца в Покче, как и вся дружина.

Князь Михаил должен был явиться в Покчу к Пестрому в день Николы Зимнего. С утра над Колвой мела пурга, но к полудню она поредела до легкой поземки. Народ толпился на валах, у моста через Кемзелку, глядел на белую дорогу, ждал. Чернели на белых полях еще не заваленные снегом ельники, чернела стылая Колва, чернел острог, даже небо в промоинах меж тусклых облаков было черным. Князь все не ехал, дорога была пуста, только издали шагал по ней пеший человек, прикрывая от ветра лицо воротом зипуна.

Матвей догадался первым, развернулся, продрался сквозь толпу и побежал прочь. Его нашли в гриднице, привели в горницу к Пестрому. Отец уже сидел там, вытянув ноги в рваных и мокрых сапогах. От его холопского зипуна на лавку натекло воды. Матвей с неподвижным лицом уселся в стороне.

Пестрый вошел в сопровождении нового человека в длинной черной рясе и со стефановским посохом в руке. Человек был высок, худ и очень сутул. В его подвижном лице было что-то собачье: улыбчивое и умное, но хищное.

– Познакомься, князь, – сказал Пестрый, брезгливо рассматривая Михаила. – Это новый владыка, епископ Филофей. Небось, наслышан.

Михаил не полез целовать руку и крест, только поклонился. И Филофей не стал чваниться, ответил сдержанным мирским поклоном.

– Не по чину вырядился, князь, – заметил Михаилу Пестрый.

– Зато по чести.

Пестрый подергал губами, словно примеривался к словам.

– В любовь нам с тобой играть нечего, князь Михаил, – решительно начал он. – Потому давай сразу о делах. Пермским князьцам я волю Москвы передал. Тебе остается лишь ясак собирать. Дружину я тебе оставлю. Люди в ней бывалые, добровольные. Кто за выгоду решил здесь служить, кто за славу, кто за укрытие от былых грехов, ну а кто и по дури. Пермяков не принимай. Запомни: дружина тебе не для ратных походов дадена, а для узды на своих же князьцов. О походах не помышляй, незачем это.

– А вогулы?

– О вогуличах можешь не тревожиться. Держи заставу, и хватит. Скоро Асыка помрет, его место займет Течик, а он с Калпаком крест Ивану Васильевичу целовал.

– У Асыки сын есть, Юмшан, да и с чего это Асыке скоро помирать?

– Стар он, – небрежно пояснил Пестрый, и Матвей глянул на отца. Но Михаил сидел неподвижно, глаза опустил. – Асыка еще святителя Стефана видел, а это почти сотню лет назад было. Велик век, но не бесконечен.

Михаил не возражал, молчал.

– На Святки я в Усолье поеду, – продолжал Пестрый. – Там дружину соберу, воеводу поставлю. Следи, чтоб воевода не заворовался, в Москву доноси. На будущий год по вешней воде пойдешь со мной Афкуль изгонять. Здесь, у Покчи, ихний шибан табором стоит – знаю я, начнет тебе золото сулить. Не вздумай соблазниться! Татарам здесь не быть, сам Иван Васильевич повелел. И вот только после Афкуля я отсюда уеду. Княжь дальше сам, дел у тебя много.

– Дел много, да ты их все переделал.

Пестрый хмыкнул.

– А я привык за собой пустое место оставлять, – сказал он и улыбнулся так, что Матвею сделалось холодно.

– Столицу твою я сюда перенес, – добавил Пестрый и чуть притопнул ногой. – В Чердыни столице не бывать. Чердынь – это непокорство. Так что тебе нужно сюда перебираться.

– Нет, я из Чердыни никуда не уйду, – спокойно возразил князь Михаил, и Пестрый удивленно уставился на него.

– Это почему же? Бунтуешь?

Михаил покачал головой. Матвей во все глаза смотрел на отца, словно подталкивал его: «Встань, скажи: „Пошли вон! Я князь!“»

– Свое я уже отбунтовал, – сказал Михаил, и взгляд княжича потемнел от ненависти и стыда. – Здесь, в Покче, и без меня князей хватит. Что ж, властвуйте. Ты, князь Федор, к пустому месту привык, а я к свободе. Не могу я в свою душу чужую волю вставить. Княжьте без меня. Если вам имя мое понадобится – вот, сына оставляю. А сам уйду. Буду жить в Чердыни. Просто жить.

– Отрекаешься? – быстро спросил Пестрый.

– Была мысль, – кивнул Михаил. – Но я ее еще не додумал. Пока подожду. Княжеское званье мне Бог даровал, негоже мне Бога поправлять.

– Ты его делами своими поправляешь! – вдруг подал голос епископ и стукнул об пол посохом. – Гордыня тебя заела!

– Да хоть вша, – равнодушно отмахнулся Михаил. – Ну, давайте завершать наши посиделки. Темнеет уже, а мне десять верст обратно мимо волчья топать. Я вас послушал, вы – меня. Ничего нам не изменить друг в друге, да и незачем. Бывайте здоровы, государи...

Михаил встал, поклонился, нахлобучил шапку и пошел в сени. Матвей смотрел отцу вслед и, сам того не замечая, щипал и драл мех беличьей опушки кафтана.

На следующий день Матвей вошел в горницу Пестрого, пока князя не было, открыл сундук и вытащил кафтан, украшенный соболями, золотом и самоцветами. Здесь, в Перми Великой, Пестрый надел его только два раза: когда освящали часовню на месте срубленной Прокудливой Березы и в день сражения на Искорке. «Небось, больше некуда надевать, всех уже победил... Значит, не заметит», – зло подумал Матвей и, не колеблясь, сорвал с кафтана золотую пуговицу с яхонтом.

На покчинском валу он высмотрел, что шибан Мурад куда-то поехал с ратниками, вывел из конюшни коня Вольги и поскакал в табор. Порвав конем алый шнур ограждения, Матвей остановился у юрты шибана. К нему со всех сторон уже бежали слуги, рабы, стражники. Татарин в броне и с мечом взял коня под уздцы.

– Ты кто? – спросил он.

– Я Матвей, пермский князь! Мне нужен Мурад!

– Шибан поехал на охоту, его нет.

Матвей с высоты седла оглядывал табор. Вроде бы все повылазили из юрт, а Маши, младшей жены шибана, Матвей не видел. В досаде он оттолкнул татарина ногой и тронул коня обратно, но сразу за табором и увидел девчонку – она с ведром шла от реки.

Маша просияла при виде княжича, бросилась к нему, расплескивая воду.

– Так ты и вправду князь? – тараща синие глазища, радостно спросила она, глядя снизу вверх. – Ты к шибану приезжал, да? А где подарки?

Матвей вынул из-за пазухи и небрежно бросил ей пуговицу с яхонтом. И сразу пустил коня вскачь, не слушая, как девчонка кричит вслед: «Князь!..» – и еще что-то. Теперь Матвей был собою доволен.

Когда через несколько дней Матвея позвали к Пестрому, он решил, что кража его открылась. Сердце у княжича заколотилось тяжело и часто, лицо побледнело и стало неподвижным. «Пусть хоть режут – не сознаюсь», – угрюмо сказал себе Матвей. Но звал его не Пестрый – звал епископ Филофей.

Он сидел в горнице княжьего дома, тяжело опершись о посох, и кивнул Матвею на соседнюю лавку.

– Хочу поговорить с тобою, но не как с отроком, – раздумчиво начал он. – Надо бы мне называть тебя князем... Ты не против?

– Не против, – хрипло согласился Матвей.

– Недолго нам осталось делить власть с князем Федором Пестрым. Кто ж тогда будет править землей? Земля без князя не стоит. Отца твоего разбили, и он потерял уважение пермяков. Кому же нести венец? Тебе, больше некому. Поэтому я и называю тебя князем.

Матвей внимательно вгляделся в опущенное лицо Филофея – печальное, озабоченное, доброе. Филофей не лукавил.

– Тебе ведь придется княжить труднее, чем отцу. Он сумел приручить пермяков миром. Но миром уже нельзя вернуть пермяков под твою руку.

– Я покорю пермяков мечом, – твердо сказал Матвей.

– Нет, – Филофей грустно покачал головой. – Это невозможно. Невозможно покорить людей, живущих в лесах, которых ты не знаешь, и владеющих таким же, как у тебя, оружием. С помощью меча тебе князем не стать.

Он замолчал. Матвей соображал, что ему ответить.

– Да и зачем тебе править мечом? – продолжал Филофей. – Меч тебе крепко понадобится для других дел, ведь вокруг столько врагов. Своими людьми ты должен править так, чтобы они тебе пособляли, а не противились. И с их помощью ты одолеешь врагов и добудешь себе великую ратную славу.

– Так что же ты мне хочешь посоветовать? – сердито спросил Матвей. Он чувствовал, что своими рассуждениями епископ огородил его со всех сторон, оставляя только один выход. Но какой?

– Князь Михаил создал свои правила княжения, по-своему умные. А теперь порядок, который учинил твой отец, рухнул под ударами московитов. Тебе надо строить новый порядок, покрепче. Хочешь, я научу тебя, как это сделать?

– Зачем тебе это надо? – подозрительно спросил Матвей.

– Мне жить рядом с тобою и под твоей рукой. Твоя сила – это мое спокойствие. Разве я не прав?