Моонзунд - Пикуль Валентин

– Глупая, – говорил он тихо. – Ну, разве же можно так? Вот ты и погибла, а ведь могла бы еще долго и долго жить…

Мостик «Новика» вдруг поехал в сторону, отчаянно кренясь. Артеньева сбросило на решетки, люди вокруг него падали во мраке, хватаясь за поручни, чтобы не унесло за борт. «Новик» с минуту лежал в крене поворота, потом резко выпрямился, сбросив с палубы воду. Тут стали подниматься упавшие, ощупывая себя и узнавая друг друга по голосам. Колчак рывком открыл ходовую рубку:

– Кто велел делать коордонат?^[8]

На руле стоял опытный рулевой кондуктор Хатов.

– Не до приказов было, – спокойно отвечал он Колчаку. – Прямо по носу мина болталась, которую наши сигнальцы прохлопали.

Верно: в отдалении, уже за кормою, поплавком прыгала мина.

– Считай себя кавалером, – сказал начдив Хатову. – Спасибо!

Лейтенант Мазепа произнес в сторону Колчака:

– Ее, видать, сорвало с якоря. Вообще, мне это не нравится. Одну сорвало, а другие нет. Раньше мин здесь не было. Надо продумать курс. Здесь часто шляются германские подлодки… Что им помешало снести за борт дюжину яичек?

Колчак все понял. Мало того, дивизион сам шел с минами на борту.

Но – сквозь зубы – он сказал о другом, для Артеньева:

– На траверзе Дагерорта пусть штурман определится.

– Есть! Штурманец, где ты?

– В рубке, наверное, – глухо прозвучало во мраке.

Но в рубке его не было. Каюта штурмана тоже пустовала. Подождали еще минут пять – на тот случай, если штурман спустился в гальюн, потом фон Грапф сказал, ставя на штурмане крест:

– Боюсь думать. Но я суеверный. Герб разбили… беда!

– Думай не думай, – ответил Артеньев, – а человека не стало. Хатов, – окликнул он рулевого, – ты бы хоть крикнул о повороте. Из-за тебя штурмана вынесло к черту на коордонате.

– Если бы я крикнул, было бы уже поздно. Тогда бы вся команда криком кричала. Штурману смерть легкая, позавидовать можно…

– Болван! Нашел, чему завидовать, – выругался фон Грапф.

В самом деле, каково лететь вниз головой в пропасть кипящей воды, распластывая полы шинели, и вода тут же обнимет тебя властно и жестоко, а последний проблеск сознания отметит, что сейчас мимо тебя, мимо твоей судьбы проходит корабль, уже не твой, внешне безучастный к твоей гибели… После человека остался на карте легкий последний штрих курса, который он проложил до Либавы. Артеньев с линейкой в руках проверил прокладку:

– Все равно. Дальше прокладку буду вести я…

Нет, в эту ночь не поманили их теплые либавские огни – ночь расколота в грохоте: «Забияка» нарвался на мину! А как не сдетонировали мины на его палубе при взрыве – это уж один бог знает. Присев кормою в шипящее, как шампанское, море, которое посылало из глубины громадные пузыри, «Забияка» остался на плаву: «Новик» тронулся к раненому, подзывая сиреной «Победителя». Два верных товарища протянули к гибнущему спасительные руки прожекторов. Стала видна разбитая корма, а на мостике «Забияки» гордо реял широкий донкихотский плащ барона Косинского.

Переговаривались на мегафонах – борт к борту.

– Полно убитых, – сообщил Бароша. – Вода заливает. Насосы холостят… Если можете – тащите. Не можете – бросьте, только снимите людей. Я останусь с кораблем…

– Замудрил, – буркнул Колчак и, по совету фон Грапфа, велел сбросить за борт фальшивые перископы, которые эсминцы всегда имели при себе – на всякий случай…

«Победитель», обежав место катастрофы по кругу, поставил в море два фальшивых перископа. Длинные тонкие бревна с линзами на концах плавали стояком, точно имитируя появление подлодок. Теперь немцы сюда вряд ли сунутся, и можно спокойно заниматься спасением эсминца. Буксирные концы, поданные с «Новика», крепко натянулись над волнами, дернули «Забияку» и потащили его на малом ходу до базы. «Победитель» шел в охранении.

Колчак скрипел зубами от ярости:

– Плохо заканчиваем кампанию. Плохо…

Сочельник встречали на берегу совместно – три корабля сразу. Матросы шлялись с эсминца на эсминец, на «Победителе» выпьют, на «Новике» закусят. Рыдали в кубриках завихрястые гармошки:

• Елки-палки, лес густой.
• Ходит Ваня холостой.
• Когда Ванька женится,
• Куды Манька денется?

Офицеры трех эсминцев сошлись кают-компаниями вместе.

Артиллерист Петряев встал над столом с гитарой в руках:

• Быстры, как волны, дни нашей жизни.
• Что час, то короче к могиле наш путь.
• Налей, налей…

Разрушая песню, горько рыдал за столом барон Косинский: