Сталин - Радзинский Эдвард

Все это время предполагаемый герой готовящегося представления Зиновьев пишет бесконечные письма бывшему союзнику, а теперь Хозяину.

Существует известная версия, что Зиновьева и Каменева привезли в Москву, где Сталин обманул их – лично уговорил участвовать в процессе, обещая им жизнь; что Зиновьева пытали, мучили отсутствием воздуха... Но достаточно прочесть эти страшные, ставшие столь недавно доступными письма Зиновьева:

«14 апреля. В моей душе горит одно желание – доказать вам, что я больше не враг... Нет такого требования, которое я не исполнил бы, чтобы доказать вам это... Я дохожу до того, что подолгу гляжу на ваш и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные мои, загляните в мою душу, неужели вы не видите, что я не враг ваш больше, что я ваш душой и телом, что я... готов сделать все, чтобы заслужить прощение, снисхождение».

«6 мая... В тюрьме со мной обращаются гуманно, меня лечат и т.д. Но я стар и потрясен... За эти месяцы я состарился лет на двадцать... Помогите. Поверьте. Не дайте умереть в тюрьме. Не дайте сойти с ума в одиночном заключении».

«Состояние мое очень плохое... Горячая просьба издать мою книгу, написанную в Верхнеуральске. Писал ее кровью сердца. И еще, если смею просить о семье своей, особенно о сыне. Вы знали его мальчиком. Он талантливый марксист с жилкой ученого. Помогите им. Всей душой теперь ваш. Г. Зиновьев. 12 июля 1936 года».

Потеряв власть, встретившись с заключением, ощутив угрозу смерти, испытав лишь отчасти муки, на которые он так легко обрекал других, Зиновьев сломлен, превращен в ничтожество. Никаких пыток, напротив: «в тюрьме со мной обращаются гуманно, меня лечат и т.д.».

Так что новых встреч с бывшим союзником Хозяину не понадобилось. Грозный Зиновьев более не существует – есть несчастный больной, который сам хочет служить, жаждет служить, готов оболгать себя и других: «Нет такого требования, которое я не исполнил бы». И нет такого унижения... Зиновьев «готов сделать все».

Хозяину ясно: постановка триллера пройдет успешно.

В одной из радиопередач я говорил о пытках, применявшихся к Зиновьеву и Каменеву. Вскоре я получил анонимное письмо: «Вы ошиблись: никаких пыток к Зиновьеву не применяли... Не думаю, что Сталин во время подготовки открытого процесса встречался с Каменевым и Зиновьевым. Я знаю, что с ними беседовали порученцы. Я слышал, что с Зиновьевым говорил Молотов».

Что ж, Молотов мог разговаривать логично: «Сколько раз вы лгали партии? Сколько раз ваша ложь вредила партии? Теперь во имя интересов партии вам предлагается оболгать себя. Сейчас, когда Троцкий раскалывает рабочее движение, когда немцы готовы на нас напасть, ваша ложь, бесспорно, поможет партии. Отрицать это невозможно. О чем же дискуссия? Если требуют интересы партии... Хотя объективно никакой лжи от вас не требуют. Объективно все, что вы делали, было предательством интересов партии...»

Все это время с Зиновьевым обращались достаточно уважительно. Полагаю, что в этой уважительности он видел будущее прощение. Зиновьев ходил уговаривать Каменева, тот некоторое время упирался, и с ним «разговаривали серьезно». Но пыток тоже не было. Установка, думаю, была другая – создать атмосферу возможного помилования.

Они хотели одного – жить. И все высокие фразы о партии помогали им сохранить уважение к себе. Им дали возможность пойти на процесс как на очередное тайное партийное задание.

Но Молотов совершил ошибку. Полагаю, он действительно решил, что их следует помиловать, и посмел высказаться, после чего сам чуть не попал в процесс, тем более что все его друзья по Петроградскому комитету уже были в тюрьме. Недаром в перечислении руководителей, которых собирались уничтожить «зиновьевские убийцы», не было имени Молотова. Было все Политбюро, кроме Молотова. Конечно, все поняли, и когда перед процессом Молотова отправили на юг отдыхать, начали ждать. Обычно брали в дороге... Но Молотов через месяц вернулся и даже поспел к началу процесса. Он усвоил урок. Он и дальше имел собственное мнение. Но только тогда, когда этого хотел Хозяин. Или, может быть, оставшись без «каменной жопы», Сталин понял, как много делал этот неутомимый работник, и решил его оставить?

В последующих процессах имя Молотова уже будет фигурировать в списках готовившихся жертв «троцкистских палачей».

С Каменевым пришлось повозиться – «разговаривать серьезно». Орлов рассказывает: "Следователь Черток орал на него: "Вы трус... сам Ленин это сказал... в дни Октября вы были штрейкбрехером! Вы метались от одной оппозиции к другой... настоящие большевики боролись в подполье, а вы шлялись по заграничным кафе. Воображаете, что вы для нас по-прежнему икона? Если мы вас выпустим – первый встречный комсомолец ухлопает вас на месте. Спросите любого пионера: «Кто такие Зиновьев и Каменев?» Он ответит: «Враги народа».

Действительно, достаточно было включить радио, чтобы Каменев услышал ежедневное яростное негодование толпы. Была и еще угроза: «Если откажетесь явиться на суд с повинной – вам найдут замену в лице сына. Есть показания, что он выслеживал автомобили Ворошилова и Сталина на шоссе».

Узнав о согласии Зиновьева дать любые показания, Каменев понял, что обречен. И согласился на ту же роль.

Итак, главные актеры были готовы сыграть пьесу. К ним присоединили еще нескольких знаменитых партийцев. Иван Смирнов – в партии с 1905 года, громил Колчака, бывший нарком связи; Сергей Мрачковский – рабочий, старый большевик, тоже герой войны с Колчаком... Готовят к процессу их точно так же, заклиная священным именем партии. В 1956 году А. Сафонова, разведенная жена Смирнова, показала: когда от нее требовали оговорить бывшего мужа, объясняли, что «так нужно для партии».

В жаркие летние дни 1936 года пришлось решить вопрос и с Горьким. «Старый медведь с кольцом в ноздре», – печально называл его Ромен Роллан... Но Горький явно перестал быть ручным – он требовал простить его старого друга Каменева (в издательстве «Академия», где Горький был руководителем, Каменев был его заместителем).

Но Хозяин не реагирует. Горький объявляет, что решил уехать лечиться в Сорренто. Хозяин велит: не выпускать. Так его потянули за кольцо. Теперь секретарь Горького Крючков становится его фактическим тюремщиком – контролирует всех, кто появляется в доме.

«Ягодка» открыто, нагло начинает роман с женой его сына. И как странное преддверие катастрофы, в мае 1935 года «Максим Горький» – самый большой самолет в мире, пропагандист успехов страны – бесславно разбился.

Ягода доставил Хозяину письмо Горького к Луи Арагону, где Горький просил знаменитого поэта немедленно приехать для свидания. Хозяину стало ясно: и вторая пропагандистская машина по имени Максим Горький также потерпела катастрофу.

Надо было делать выводы. Учитывая широкий план будущих процессов, он не мог не понимать опасности бунта Горького. А тот все продолжал настойчиво звать Арагона. «Медведь» более не слушался. Видимо, тогда Сталин и поручил Ягоде тщательно оберегать Горького и сделать все возможное, чтобы враги не использовали писателя.

Ягода сделал... Помог ему умереть.

«Вот уже два месяца, как нас вызывал Горький, каждый вызов звучал все более неотложным», – напишет впоследствии Арагон.

С коммунистом Арагоном и его русской женой, писательницей Эльзой Триоле, Ягода управился. По приезде в СССР им, видимо, рекомендовали не торопиться встречаться с Горьким и погостить в Ленинграде у родственников Эльзы. «Мы должны были бы устремиться в Москву», – справедливо заметит Арагон.

Но в Москву они не устремились. Арагон появился в Москве только 15 июня – когда Горький уже умирал.

И еще один посетитель прибыл к той же печальной дате – Андре Жид, известный французский писатель, друг СССР. Он был приглашен воспеть Страну Советов. Но прежде всего он предполагал встретиться с Горьким.

18 июня Андре Жид приехал в Москву. Его первый вопрос был о здоровье Горького. Но тот умер именно 18 июня, как будто к приезду именитого посетителя, которому (увы!) нельзя было приказать не встречаться с Горьким.

Так «Ягодка» оставил Жида с носом и сохранил доброе имя классика пролетарской литературы.

«Самый свободный узник сталинских лагерей» заслужил великолепные похороны – сам Хозяин нес останки великого певца пролетариата. На панихиде выступил и Андре Жид: «До сих пор во всех странах света крупный писатель почти всегда был мятежником и бунтарем... В Советском Союзе впервые... будучи революционером, писатель не является больше оппозиционером. Наоборот... Советский Союз зажег в новом небе новые звезды».

Жид проведет в СССР пару месяцев и – единственный из европейских радикалов – напишет правду о страшной стране «нового неба».

В 1936 году умрет еще один брюзга, тоже весьма знаменитый прежде партиец – бывший нарком иностранных дел Чичерин. Вообще наряду с расстрелами в годы террора случится много мирных, но очень полезных смертей старых большевиков...