Женщины Цезаря - Маккалоу Колин

Так хорошо ли вновь оказаться дома? Безупречный порядок в кабинете. Все поверхности блестят чистотой, все свитки на своих местах — в корзине или отделении ящика. Ничто не мешает любоваться столешницей письменного стола с врезанным в нее замысловатым узором из листьев и цветов. На столе — лишь чернильница из бараньего рога и глиняная кружка для перьев.

По крайней мере, первые минуты появления в родном доме оказались более терпимыми, чем предполагал Цезарь. Когда Евтих открыл дверь приемной и он увидел компанию тараторивших женщин, первым побуждением Цезаря было бежать, но он тотчас понял, что это отличное начало. Ощущение пустоты этого дома без его дорогой Цинниллы останется в нем, внутри, и об этом не потребуется говорить вслух. Рано или поздно маленькая Юлия упомянет о своей матери, но только не в эти первые мгновения, а спустя некоторое время, когда его глаза уже привыкнут к отсутствию Цинниллы и не будут наполняться слезами. Цезарь уже и не помнил, когда в этой квартире не было Цинниллы. Она жила здесь как его сестра, пока не достигла того возраста, когда могла стать его женой. Она была частью его детства и поры созревания. Бесценная женщина, которая теперь стала прахом в холодной, темной могиле.

Вошла его мать, спокойная и отчужденная, как всегда.

— Кто распространял слухи о моей поездке в Италийскую Галлию? — осведомился Цезарь, устанавливая кресло для нее рядом со своим.

— Бибул.

— Понятно. — Он со вздохом сел. — Что же, этого следовало ожидать. Нельзя оскорбить такую блоху, как Бибул, и не нажить себе врага на всю жизнь. Как же он мне не нравился!

— А как же ты ему не нравишься!

— Существуют двадцать квесторов. И мне повезло. По жребию мне досталось место службы вдали от Бибула. Но он на два года старше меня, а это значит, что мы всегда будем служить одновременно, продвигаясь по cursus honorum.

— Значит, ты намерен воспользоваться привилегией, установленной для патрициев Суллой, и выставить свою кандидатуру на курульную должность на два года раньше, чем это дозволено плебеям вроде Бибула, — сказала Аврелия утвердительно.

— Я был бы дураком, не сделав этого, а я не дурак, мама. Если я буду баллотироваться в преторы на тридцать седьмом году жизни, мой стаж пребывания в Сенате к тому времени достигнет шестнадцати лет, не считая срока моего фламината.

— Но все равно ждать еще шесть лет. А тем временем — что?

Он беспокойно шевельнулся.

— Я уже чувствую, как стены Рима давят на меня, хотя я пересек городскую черту всего несколько часов назад! Мне лучше жить за границей.

— Предстоит множество судебных процессов. Ты — знаменитый адвокат, наравне с Цицероном и Гортензием. Тебе предложат несколько интересных дел.

— Но в Риме, всегда в Риме! Испания была для меня настоящим открытием, — заговорил Цезарь, подавшись вперед. — Антистий Вет оказался апатичным правителем, который был счастлив перепоручить мне столько работы, сколько я захочу на себя взять, хоть я и был всего-навсего младшим магистратом. Поэтому я вел в провинции судебные процессы и управлял финансами губернатора.

— Последняя обязанность, наверное, была для тебя тягостной, — сухо заметила мать. — Деньги тебя не интересуют.

— Странно, но оказалось, что это интересно, когда это деньги Рима. Я взял несколько уроков по бухгалтерскому делу у самого замечательного человека — гадесского банкира, карфагенянина по имени Луций Корнелий Бальб-старший. У него есть племянник — они почти ровесники — Бальб-младший, его партнер. Оба очень много сделали для Помпея Магна, когда тот находился в Испании, и теперь, кажется, большая часть Гадеса принадлежит им. Если и найдется такая вещь, которой старший Бальб не знает о банковском деле и других фискальных делах, то она не имеет значения. Само собой разумеется, что общественный кошелек я застал в полном беспорядке. Но благодаря Бальбу-старшему мне удалось все наладить. Мне он понравился, мама. — Цезарь пожал плечами, глядя в сторону. — Фактически он был единственным настоящим другом, которого я там приобрел.

— Дружба — двустороннее движение. Ты знаешь больше людей, чем остальные римские аристократы, вместе взятые. Но ты не подпускаешь к себе ни одного римлянина из своего класса. Вот почему те несколько твоих настоящих друзей всегда иностранцы или римляне из низших классов.

Цезарь усмехнулся.

— Чепуха! Я лучше лажу с иностранцами, потому что вырос в твоем многоквартирном доме, с детства окруженный евреями, сирийцами, галлами, греками и боги знают кем еще.