На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы - Пикуль Валентин

– Да, Штромберг, – сказал Чиколини, – выступал вчера на сукновальнях братьев Будищевых…

– Так. И что же?

– С таким успехом, ваше сиятельство, что рабочие вынесли его на руках. Кричали «ура» и говорили глупости. Потом организованно пошли бить стекла в конторе фабрики.

– Полиция вмешалась? – спросил Сергей Яковлевич.

– Конечно. Здесь уже хулиганство.

– Были арестованные?

– Трое. Зачинщики.

– Ну?

– И полковник Сущев-Ракуса велел освободить их. Даже приласкал. По червонцу на рыло выделил…

– Дальше! – засмеялся Мышецкий. Ему стало вдруг весело – ситуация получалась забавная.

– А дальше Штромберг ораторствовал на бойнях. И здесь же выступал против него…

Чиколини запнулся.

– Кто выступал против?

– Простите, ваше сиятельство, но я знаю, что вы этого человека привезли в своем вагоне.

– Кобзев? Ну и не стесняйтесь…

– Господин Кобзев, – продолжал полицмейстер, осмелев, – он, ваше сиятельство, все в пику говорил господину Штромбергу, и… очень уж рискованно говорил!

– Что же именно?

– Штромберг, тот больше на частников валил. А господин Кобзев осмелился коснуться власти… царя!

Сергей Яковлевич вдруг почувствовал, как нарастает в нем негодование. Очень спокойно он спросил:

– Чем закончился митинг?

– Избили, – ответил Чиколини.

– Штромберга?

– Как можно? Конечно же – Кобзева.

– Вот и хорошо… – сказал Мышецкий, отпуская Чиколини.

Решил идти напролом. Иван Степанович был вызван им вроде бы по делу о поселенцах.

И старик не замедлил явиться.

– Если бы я, – начал Мышецкнй холодно, – оставался лишь частным лицом, то я, пожалуй, не стал бы обращать внимания на ваши выпады противу существующей власти. Но я облечен доверием этой власти и обязан стоять на страже ее интересов и ее порядков.

– И я, князь, – ответил Кобзев, – как частное лицо, мирюсь с тем, что вы поддерживаете порядок, моему разумению не свойственный…

– Однако, – перебил его Мышецкий, – даже по праву частного лица я могу иметь к вам, господин Кобзев, или Криштофович, как вам больше нравится, некоторые претензии.

– Прошу высказать их, – согласился Иван Степанович.

Вице-губернатор прошелся вдоль скрипучей половицы, по которой столь часто он заставлял ходить Огурцова.

– Нет! – громко выговорил он. – Не за тем я привез вас в Уренскую губернию, чтобы вы позволяли себе бунтовать рабочих. Лучше подумайте о своей старости, о своей жизни, загубленной на этапах… Успокойте свои помыслы! Россия – это слишком сложный организм, и права новой России можно обсуждать где угодно – только не на мясных бойнях.

Иван Степанович начал заматывать шарф на шее:

– Позвольте заметить…

– Нет. Вы знаете сами, что я человек прогрессивных взглядов, и я еще никогда не боялся говорить с вами свободно на темы о конституции… Но я никогда не побегу на бойни, чтобы проповедовать там свои мысли. Мне достаточно одного сознания, что я выработал в себе эти мысли!

Кобзев поднялся, держась за поясницу.

– Я уйду, – сказал он без обиды. – Но хотел бы высказать на прощание, что лично вам, князь, я никогда не желал принести вреда. Косвенно я виноват перед вами, внеся некоторое беспокойство… Но, если бы вы знали, что за гнусная роль у этого зубатовца Штромберга!

Мышецкий не дал ему договорить:

– Так не ввязывайтесь в эту провокацию! Кончится все это тем, что Сущев-Ракуса посадит вас в одну камеру вместе с трехкопеечным демагогом Штромбергом!

– В одну? – хмыкнул Кобзев. – Никогда он не сделает этого. Жандармы лучше вас, князь, разбираются в политической ситуации, и в одну камеру со Штромбергом меня не посадят…

Висок снова заломило тупой болью. Сергей Яковлевич вернулся к столу, навел порядок на нем, что всегда его успокаивало.

– Меня не обучали демагогии, – сказал он, морщась от боли. – Но я знаю закон, и меня хорошо научили пользоваться его статьями, когда это необходимо для спокойствия общества.

Кобзев повернулся к дверям:

– Кому прикажете сдать мои дела?

Сергей Яковлевич впервые в жизни испытал то состояние, про которое в народе говорят, что «глаза на лоб полезли».

– Ну вот, – притих он в растерянности. – Неужели вы оставите меня в этот трудный час? Или вы мстите мне?

Кобзев вздохнул с сожалением:

– Оно и правда, князь, – что вы сделаете-то один? Только и вы оставьте меня… Вам очень не подходит роль, которую во много раз удачнее исполнит полковник Сущев-Ракуса!