На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы - Пикуль Валентин

«Дурак, – подумал Сергей Яковлевич. – Она давно уже Попова, записана в гильдии, и ты не суйся в этот клубок, иначе все твои фарфоровые горшки и часики пойдут с молотка…»

Однако же он вежливо ответил:

– Я очень уважаю и ее мужа, господина коммерции советника Попова. Думаю, что он тоже вскоре приедет в губернию.

Сизоватые от частого бритья щеки предводителя обмякли.

– Евдокия Яковлевна, – добавил Мышецкий извинительно, – иногда любит называться по-девичьи княжною. Она утверждает, что смена имени всегда обновляет ей кровь…

Атрыганьев немного оправился от ошибки.

– Все равно, – твердолобо повторил он, – подобной дивы еще не видывали в нашем Уренске… А вы бы послушали, князь, как отзывается об Евдокии Яковлевне преосвященный!

«Боже ты мой, – испугался Мышецкий, – уже и туда забралась?.. Ну, быть скандалу: Конкордия Монахтина не уступит ей этого бесноватого святошу…»

– А что госпожа Монахтина? – заплетал кружева Сергей Яковлевич.

– Испошлилась, – вдруг брякнул предводитель.

– Да что вы! Быть не может…

– И знаете – с кем?

«С молодым Иконниковым!» – сразу решил Мышецкий, и Атрыганьев действительно шепотом подсказал:

– С этим прощелыгой-купчишкой… сыном нашего урен­ского Креза! Ну и кутят… Не дай-то бог, ежели дойдет до преосвященного. Будет ей на орехи!

«Какая мерзостная каша!» – думал Сергей Яковлевич, когда предводитель удалился, прижимая к груди перчатки.

А после таких дурацких разговоров снова приходилось обращаться в мыслях к мужикам-переселенцам. Теперь они представали перед Мышецким какими-то упрощенными созданиями с примитивными требованиями – земля, крыша над головой и кусок хлеба.

С ними все было проще и понятнее…

Сергей Яковлевич велел принести из межевого комитета карты губернии, хотел немного помудрить над своими планами. Но это скромное занятие было пресечено появлением Дремлюги.

– Капитан, – недовольно заметил Мышецкий, – отчего это Аристид Карпович последнее время не сам является ко мне?

Дремлюга ответил:

– Господин полковник занят с военным прокурором, как вам известно. Задержанный в банке вроде бы признал себя Никитенко.

– Так. И дальше?

– Но он врет и путает людей, заведомо непричастных к экспроприации.

– Например – кого? – насторожился Сергей Яковлевич.

– Да есть в городе, – ответил Дремлюга, – немало поднадзорных лиц, на которых всегда можно свалить многое…

Мышецкий не был удовлетворен этим ответом:

– На кого же этот Никитенко больше всего валит?

Жандарм пояснил с ледяным спокойствием:

– Помните того убитого в перестрелке грузина? Некий Сабо Гумарашвили… Вот на него и все шишки!

«Глупости, – сообразил Мышецкий, – заврались вы оба…»

И, не глядя на капитана, он спросил раздраженно:

– Когда будет подписано обвинительное заключение?

– Прокурор гонит следствие. Допросы ведутся даже по ночам, ваше сиятельство. Мы не мешкаем…

– Это противозаконно, – заметил Мышецкий. – Допрашивать преступника в ночное время – значит применять к нему насилие над его волей.

– Нам лучше знать, что законно, – деловито отозвался капитан Дремлюга.

Сергей Яковлевич невольно повысил голос:

– Не забывайтесь! Перед вами находится не только вице-губернатор, но и выпущенный с золотой медалью кандидат императорского училища правоведения! Кому лучше знать?

Дремлюга проглотил и замолк. Осторожно согласился:

– Ваше высокое мнение, князь, я передам прокурору…

– Кстати, о прокуроре, – показал Мышецкий на окно. – Я видел его вчера едущим вот здесь с какими-то двумя дамами, знакомством с которыми обычно не дорожат… Я не вмешиваюсь. Каждый волен заводить себе привязанности по вкусу. Но, по моему глубокому убеждению, человек, которому предстоит на днях затянуть петлю на шее другого человека, должен бы вести себя гораздо скромнее!

Далее Дремлюга ничего дельного не сказал. Сергей Яковлевич понял, что вспугнул жандармов. Что-то у них было приготовлено для него, однако он сам повел себя так, что Дремлюга рассудил за верное промолчать.

«Ну и черт с ними…» – решил Мышецкий.

Он подумал как следует, разложил в своей голове все по полочкам и вечером позвал к себе на чашку чая уренского полицмейстера.

В разговоре с Чиколини, между прочим, он сказал:

– Бруно Иванович, что у вас там получилось с этим Виктором Штромбергом?

– Социалист! – выпалил полицмейстер. – Такие речи… Ай-ай! Я послушал, сразу свисток в рот и давай разгонять народец.