Время жить и время умирать - Ремарк Эрих Мария

— Почему бы тебе просто не прогулять? Откуда они могут знать, что с тобой вчера случилось? Ведь тебя могло ранить, когда ты спасала свои вещи.

— Это нужно доказать. У нас есть фабричные врачи и фабричная полиция. Если они обнаружат, что кто-то из нас отлынивает, его наказывают сверхурочной работой, лишением отпуска, ну, а когда и это не помогает, прописывают пройти в концлагере полный курс воспитания в национальном духе. Кто оттуда возвращается, тому уж больше не захочется прогуливать.

Элизабет сняла кипяток и вылила в крышку котелка на молотый эрзац-кофе.

— Не забудь, у меня только что был трехдневный отпуск, — сказала она. — Нельзя требовать слишком многого.

Гребер понял, что причиной был ее отец — она надеется хоть таким способом ему помочь. Это петля, которая накинута на шею каждого.

— Проклятая банда! — сказал он. — Что они с нами сделали!

— Вот тебе кофе. И не сердись. У нас уже нет на это времени.

— В том-то и дело, Элизабет.

Она кивнула.

— Знаю. У нас остается ужасно мало времени, и все же мы почти не бываем вместе. Твой отпуск кончается, и чуть не весь он ушел на ожидание. Мне следовало быть похрабрее и не ходить на фабрику, пока ты здесь.

— Ты и так достаточно храбрая. И все-таки лучше ждать, чем уж ничего не ждать.

Она поцеловала его.

— Ты быстро выучился находить верные слова, — сказала она. — А теперь мне пора идти. Где мы встретимся вечером?

— Да, в самом деле, где? Там уже ничего не осталось. Надо все начинать заново. Я зайду за тобой на фабрику.

— А если что-нибудь помешает? Налет или оцепление?

Гребер задумался.

— Я сейчас уложу вещи и отнесу их в церковь святой Катарины. Пусть это будет вторым местом встречи.

— Она открыта ночью?

— Почему ночью? Ведь ты же вернешься не ночью?

— Как знать! Однажды пришлось просидеть в убежище шесть часов. Если бы на худой конец можно было кому-нибудь сообщить, в чем дело! А условиться о месте встречи — это теперь недостаточно.

— Ты хочешь сказать — если с одним из нас что-нибудь случится?

— Да.

Гребер кивнул. Он понял, как легко им потерять друг друга.

— На сегодня мы можем воспользоваться Польманом. Или нет, это ненадежно. — Он задумался. — Биндинг! — сказал он, наконец, с облегчением.

— Вот этот вполне надежен. Я показывал тебе его дом. Правда, он еще не знает, что мы поженились. Впрочем, это неважно. Я пойду предупрежу его.

— Пойдешь, чтобы опять его пограбить?

Гребер рассмеялся.

— Я, собственно, больше не хотел этого делать. Но надо же нам есть. Вот так и разлагаемся понемногу.

— А эту ночь мы будем спать здесь?

— Надеюсь, нет. У меня целый день впереди, постараюсь что-нибудь подыскать.

Лицо ее на мгновение омрачилось.

— Да, целый день. А мне надо уходить.

— Я быстро соберусь, заброшу барахло к Польману и провожу тебя на фабрику.

— Но я не могу ждать. Мне пора. До вечера! Значит, фабрика, церковь святой Катарины или Биндинг. Какая интересная жизнь!

— К черту эту интересную жизнь! — воскликнул Гребер.

Он смотрел ей вслед. Вот она переходит площадь. Утро было ясное, и небо стало ярко-голубым. Роса блестела на развалинах, словно серебристая сеть. Элизабет обернулась и помахала ему. Потом торопливо пошла дальше. Гребер любил ее походку. Она ставила ступни, будто шла по колее: одну впереди другой. Такую походку он видел у туземных женщин в Африке. Она еще раз кивнула и скрылась между домами в конце площади. «Совсем как на фронте, — подумал он. — Расставаясь, никогда не знаешь, увидишься ли снова. Нет, к черту эту интересную жизнь!»

В восемь часов из дому вышел Польман.

— Я хотел узнать, есть ли у вас что поесть. Немного хлеба у меня найдется.

— Спасибо. Нам хватило. Можно оставить здесь узел и чемоданы, пока я схожу в церковь святой Катарины?

— Конечно.

Гребер внес вещи. Йозеф не показывался.

— Может быть, вы не застанете меня дома, когда вернетесь, — сказал Польман. — Тогда постучите два раза слитно и два раза отрывисто. Йозеф услышит.

Гребер открыл чемодан.

— Прямо цыганская жизнь. Вот уж не ожидал.

Польман устало улыбнулся.

— Йозеф живет так уже три года. Несколько месяцев он ночевал в поездах. Непрерывно ездил. Он спал только сидя, да и то вскакивал каждые четверть часа. Так было еще до налетов. Теперь и это уже невозможно.

Гребер вынул из чемодана банку мясных консервов и протянул ее Польману.