Унесенные ветром - Митчелл Маргарет

– Встань, Уэйд Хэмптон, – приказала она. – Вставай и иди за мной. Мама не может тебя сейчас нести.

Точно маленький испуганный зверек, он бросился к ней и зарылся лицом в ее широкую юбку. Она чувствовала, как он, путаясь в пышных складках, пытается ухватиться за ее ногу. Она начала спускаться с лестницы, но его цепляющиеся руки мешали ей, и она сердито крикнула:

– Отпусти мою юбку, Уэйд! Отпусти и спускайся вниз сам! – Но ребенок только теснее прижимался к ней.

Она спускалась вниз, а снизу все словно бы устремлялось ей навстречу. Все с детства знакомые, любимые вещи, казалось, шептали ей в уши: «Прощай! Прощай!» Рыдания подступили у нее к горлу. Дверь в маленький кабинет, где всегда так усердно трудилась Эллин, была приотворена, и Скарлетт бросился в глаза угол старинного секретера. В столовой стулья были сдвинуты с мест, некоторые опрокинуты, на столе – тарелки с недоеденной едой. На полу – лоскутные коврики, которые Эллин сама красила и сама плела. На стене – портрет бабушки Робийяр: высокая прическа, полуобнаженная грудь. Сильно вырезанные ноздри придавали лицу выражение утонченной надменности. Все овеянное бессчетностью воспоминаний детства, все – кровная часть ее души – шептало ей: «Прощай, Скарлетт О'Хара! Прощай!»

Придут янки и все сожгут!

В последний раз окинула Скарлетт взглядом родительский дом. Потом из болота под прикрытием леса ей суждено будет увидеть только, как рухнет охваченная огнем кровля и из облаков дыма выплывут очертания печных труб.

«Я не могу уйти отсюда, – подумала она, и у нее застучали зубы от страха. – Я не могу покинуть тебя, дом. Папа бы не ушел. Он ведь сказал им: жгите его вместе со мной. Пусть теперь сожгут тебя вместе со мной, потому что я тоже не могу тебя покинуть. Ты – последнее, что у меня есть».

И когда решение было принято, страх сразу куда-то отступил, и осталось только леденящее чувство в груди, словно страх и погибшие надежны застыли там холодным сгустком. Так она продолжала стоять, пока не услышала стук копыт на подъездной аллее, позвякивание уздечек и сабель в ножнах и резкий голос, отдающий команду:

– Спешиться!

Тогда, быстро наклонившись к ребенку, прижавшемуся к ее ногам, она проговорила настойчиво, но необычно для нее мягко и нежно:

– Отпусти мою юбку, Уэйд, сыночек! Беги скорей вниз и через задний двор к болоту – там Мамушка и тетя Мелли. Беги скорей, милый, и ничего не бойся.

Услышав эти, такие непривычно ласковые слова, Уэйд поднял голову, и Скарлетт ужаснулась, увидев его глаза – глаза кролика, попавшего в силок.

«О, матерь божия! – взмолилась она. – Не допусти его до припадка! Нет, нет, только не перед янки! Они не должны знать, что мы их боимся!» И чувствуя, как Уэйд лишь крепче вцепился в ее подол, произнесла твердо:

– Будь мужчиной, малыш. Подумаешь, свора проклятых янки!

И она стала спускаться с лестницы им навстречу.

Шерман вел свои войска через Джорджию от Атланты к морю. Позади лежали дымящиеся руины Атланты: покидая город, синие мундиры предали его огню. Впереди на триста миль простиралась ставшая по существу беззащитной полоса земли, ибо остатки милиции и старики и подростки из войск внутреннего охранения идти в счет не могли.

Впереди лежали плодородные земли – плантации, служившие приютом женщинам, детям, старикам, неграм. Янки шли, прочесывая пространство шириной в восемьдесят миль, все сжигая по дороге и грабя. Сотни домов стояли, объятые пламенем, в сотнях домов раздавался стук сапог. Но Скарлетт, глядя, как синие мундиры заполняют холл, не думала о том, что такова участь всего края. Для нее это было чисто личное дело – злодеяние, направленное умышленно против нее и ее близких.

Когда янки ввалились в дом, она стояла в холле возле лестницы, держа на руках младенца, а из складок юбки торчала головка Уэйда, придравшегося к ее ногам. Одни солдаты, толкая друг друга, бросились вверх по лестнице, другие стали вытаскивать мебель на крыльцо и вспарывать штыками и носками обивку кресел, ища спрятанные драгоценности. Наверху они тоже вспарывали тюфяки и перины, и вскоре в воздухе замелькали, поплыли пушинки и стали, кружась, мягко опускаться на пол, на волосы Скарлетт. И бессильная ярость заглушила остатки страха в ее сердце, когда она беспомощно глядела, как вокруг нее грабят и рушат.

Сержант – кривоногий, маленький, седоватый, с куском жевательного табака за щекой – подошел к Скарлетт, опередив своих солдат, смачно сплюнул на пол и частично ей на подол и сказал:

– Дайте-ка сюда, что это тут у вас, барышня.

Она забыла, что все еще держит в руке безделушки, которые хотела спрятать, и с усмешкой – достаточно презрительной, как казалось ей, чтобы не посрамить бабушки Робийяр, – швырнула их на пол, и последовавшая из-за них алчная схватка солдатни доставила ей своего рода злорадное удовольствие.

– Еще, если позволите, вот это колечко и сережки.

Скарлетт покрепче задрала младенца под мышкой, так что он оказался вниз лицом, отчего стал пунцовым и пронзительно завизжал, и отстегнула свадебный подарок Джералда – гранатовые серьги Эллин. Потом сняла с пальца кольцо с большим сапфиром – подарок Чарлза в день помолвки.

– Не бросайте. Давайте их сюда, – сказал сержант, протягивая руку. – Эти шельмы уже хорошо успели поживиться. Ну, что у вас есть еще? – Его зоркий взгляд скользнул по ее корсажу.

На мгновение у Скарлетт остановилось сердце. Она уже чувствовала, как грубые руки касаются ее груди, распускают шнуровку.

– Больше у меня ничего нет, но у вас, кажется, положено обыскивать свои жертвы?

– Ладно, поверю вам на слово, – добродушно ответил сержант и отвернулся, сплюнув еще разок. Скарлетт вернула ребенка в нормальное положение и стала успокаивать его, покачивая; рука ее нащупала припеленутый бумажник, и она возблагодарила бога за то, что у Мелани есть ребенок, а у ребенка – пеленки.

В верхних комнатах слышен был топот сапог, негодующий скрип передвигаемой мебели, звон разбиваемого фарфора и зеркал, грубая брань, изрыгаемая, когда ничего не удавалось обнаружить. С заднего двора неслись громкие крики:

– Гони их сюда! Не упусти! – И отчаянное кудахтанье кур, кряканье уток и гогот гусей. Скарлетт вся сжалась, словно от боли, когда услышала неистовый визг и резко оборвавший его выстрел, и поняла, что свинью убили. Черт бы побрал Присей! Она убежала и бросила свинью. Хоть бы уж поросята уцелели! Только бы все благополучно добрались до болота! Но ничего же ведь не известно.

Она недвижно стояла в холле, а мимо нее с криком, с руганью бегали солдаты. Уэйд не разжимал вцепившихся в ее юбку скрюченных от страха пальчиков. Она чувствовала, как он дрожит всем телом, прижимаясь к ней, но не могла заставить себя поговорить с ним, успокоить его. Не могла заставить себя произнести ни слова, не могла обрушиться на янки ни с гневом, ни с мольбами, ни с угрозами. Могла только благодарить бога за то, что ноги еще держат ее и у нее хватает сил стоять с высоко поднятой головой. Но когда кучка бородатых солдат с грохотом спустилась по лестнице, таща награбленное добро, какое подвернулось им под руку, и она увидела в руках одного из них саблю Чарлза, с губ ее против воли сорвался крик.

Эта сабля принадлежала теперь Уэйду. Это была сабля его отца, а прежде – деда, и Скарлетт подарила ее сыну в этом году в день его рождения. Они устроили тогда маленькую торжественную церемонию, и Мелани расплакалась – от гордости, от умиления, от грустных воспоминаний, – поцеловала Уэйда и сказала, что он должен вырасти храбрым солдатом, как его отец и дедушка. Уэйд очень гордился этим подарком и частенько залезал на стол, над которым висела, на стене сабля, чтобы погладить се. Скарлетт нашла в себе силы молча смотреть на то, как чужие, ненавистные руки выносят из дома принадлежащие ей вещи, любые вещи, но только не это – не предмет гордости ее маленького сынишки. Уэйд, выглядывавший из-за юбок, услыхал ее крик, обрел голос и отвагу и громко, горестно всхлипнул, указывая ручонкой на саблю:

– Моя!

– Этого вы не можете взять! – решительно сказала Скарлетт, протягивая к сабле руку.

– Не могу? Вот как! – произнес невысокий солдат, державший саблю, и нагловато ухмыльнулся ей в лицо. – Еще как могу! Это сабля мятежника!

– Нет… нет. Она сохранилась с Мексиканской войны. Вы не имеете права ее брать – это сабля моего маленького сына. Она принадлежала его деду. О, капитан! – воскликнула Скарлетт, оборачиваясь к сержанту. – Пожалуйста, прикажите вашему солдату вернуть мне саблю.

Сержант, довольный неожиданным повышением в чине, шагнул вперед.

– Дай-ка мне глянуть на эту саблю. Боб, – сказал он.

Невысокий солдат нехотя протянул ему саблю.

– Тут эфес из чистого золота, – сказал он.

Сержант повертел саблю в руках, луч солнца упал на эфес, на выгравированную на нем надпись, и он громко прочел ее вслух: