Унесенные ветром - Митчелл Маргарет

– Ну, можешь поехать к кому хочешь. Пойди скажи Порку.

– Никого нет дома, – возразил Уэйд. – Все на дне рождения.

Хотя к слову «все» и не было прибавлено: «кроме меня», однако эти слова повисли в воздухе, но Скарлетт, вся ушедшая в свои подсчеты, не обратила на это внимания.

Ретт же приподнялся и спросил:

– А ты почему не на дне рождения, сынок?

Уэйд подошел к нему совсем близко и остановился, шаркая ногой по ковру. Вид у него был глубоко несчастный.

– Меня не пригласили, сэр.

Ретт отдал Бонни часы на растерзание и легко вскочил на ноги.

– Да бросьте вы эти проклятые цифры, Скарлетт. Почему Уэйда не пригласили на день рождения?

– Ах, ради всего святого, Ретт! Оставьте меня сейчас в покое. У Эшли тут такая неразбериха в цифрах… А-а, вы про день рождения? Что ж, тут нет ничего необычного в том, что Уэйда не пригласили, да к тому же я все равно не пустила бы его. Не забудьте, что Рауль-внук миссис Мерриуэзер, а миссис Мерриуэзер скорее впустит вольного негра в свою драгоценную гостиную, чем кого-либо из нас.

Ретт, задумчиво наблюдавший за лицом Уэйда, увидел, как тот сморщился.

– Пойди-ка сюда, сынок, – сказал он, привлекая к себе мальчика. – А тебе хочется быть на этом дне рождения?

– Нет, сэр, – храбро ответил Уэйд, но глаза опустил.

– М-м… Скажи-ка мне, Уэйд, а ты бываешь на дне рождения у Джо Уайтинга или Фрэнка Боннелла… или у кого-нибудь из твоих приятелей?

– Нет, сэр. Меня очень редко приглашают.

– Ты лжешь, Уэйд! – воскликнула, оборачиваясь, Скарлетт. – Ты же на прошлой неделе был на трех детских праздниках-у Бартов, у Гелертов и у Хандонов.

– Более отборную коллекцию мулов в лошадиной сбруе трудно себе представить, – заметил Ретт, с легкой издевкой растягивая слова. – И ты хорошо провел время на этих праздниках? Ну, говори же.

– Нет, сэр.

– А почему нет?

– Я… я не знаю, сэр. Мамушка… она говорит, что все это белая рвань.

– Я с Мамушки шкуру спущу – сию же минуту! – воскликнула вскакивая Скарлетт. – А ты, Уэйд, если будешь так говорить о друзьях своей мамы…

– Мальчик верно говорит, как и Мамушка, – сказал Ретт. – Но где же вам знать правду, если вы отворачиваетесь от нее… А ты, сынок, не волнуйся. Можешь больше не ходить на праздники, если тебе не хочется. Вот, – добавил он, вытаскивая из кармана банкноту, – скажи Порку, чтоб запряг карету и повозил тебя по городу. Купи себе чего-нибудь сладкого – да побольше, чтоб разболелся живот.

Лицо Уэйда расцвело в улыбке. Он сунул в карман бумажку и с тревогой посмотрел на мать – одобрит ли она такую затею. Но Скарлетт, сдвинув брови, глядела на Ретта. Он поднял с пола Бонни и прижал к себе – крошечное личико уткнулось ему в щеку. Скарлетт не могла понять, о чем он думает, но в глазах увидела что-то похожее на страх – страх и чувство вины.

Приободренный щедростью отчима, Уэйд застенчиво подошел к нему.

– Дядя Ретт, а можно мне вас что-то спросить?

– Конечно. – Лицо у Ретта было напряженное, отсутствующее, он крепче приткал к себе голову Бонни. – О чем же ты хочешь спросить меня, Уэйд?

– Дядя Ретт, вы… а вы воевали?

Взгляд Ретта мгновенно обратился на мальчика – глаза смотрели пронзительно, но голос, задавший вопрос, звучал небрежно:

– А почему ты спрашиваешь, сынок?

– Да вот Джо Уайтинг говорит – вы не воевали, и Фрэнк Боннелл тоже.

– А-а, – проронил Ретт, – а ты им что сказал?

Уэйд стоял с несчастным видом.

– Я… я сказал… я говорю, что не знаю. – И на одном дыхании выпалил: – Но мне все равно, воевали вы или нет. Я поколотил их. А вы были на войне, дядя Ретт?

– Да, – с неожиданной резкостью сказал Ретт. – Я был на войне. Я был в армии восемь месяцев. Я прошел с боями весь путь от Лавджоя до Франклина, штат Теннесси. И я был с Джонстоном, когда он сдался.

Уэйд запрыгал от восторга, а Скарлетт рассмеялась.

– А я-то полагала, что вы стыдитесь своего участия в войне, – сказала она. – Разве вы не просили меня помалкивать об этом?

– Прекратить – оборвал он ее. – Ну как, ты доволен, Уэйд?

– О да, сэр! Я знал, что вы воевали. Я знал, что вы не трус, как они говорят. Вот только… почему вы не воевали вместе с отцами других мальчиков?

– Да потому, что отцы других мальчиков были люди глупые и их направили в пехоту. Я же закончил Вест-Пойнт и был в артиллерии. В полевой артиллерии, Уэйд, а не в войсках внутреннего охранения. А чтобы служить в артиллерии, Уэйд, нужно иметь голову.

– Еще бы! – сказал Уэйд, весь сияя А вы были ранены, дядя Ретт?

Ретт ответил не сразу.

– Вы расскажите ему про свою дизентерию, – с издевкой заметила Скарлетт.

Ретт осторожно опустил малышку на пол и вытянул сорочку и нижнюю рубашку из брюк.

– Подойди сюда, Уэйд, я покажу тебе, куда я был ранен.

Уэйд, возбужденный происходящим, подошел и уставился на то место, на которое указывал пальцем Ретт. Смуглую грудь пересекал длинный рубец, спускавшийся вниз на мускулистый живот. То была память о ножевой драке на калифорнийских золотых приисках, но Уэйд не мог этого знать. Он глубоко вздохнул от счастья.

– А вы, видно, такой же храбрый, как мой папа, дядя Ретт.

– Почти, но не совсем, – сказал Ретт, засовывая сорочку в брюки. – А теперь иди, накупи себе сластей на доллар и бей всех мальчишек, которые посмеют сказать, что я не был в армии.

Уэйд, приплясывая и громко зовя Порка, выбежал из комнаты, а Ретт снова подхватил на руки малышку.

– Ну, к чему вся эта ложь, мой доблестный вояка? – спросила Скарлетт.

– Мальчик должен гордиться отцом… или отчимом. Я не хочу, чтобы ему было стыдно перед другими маленькими зверюгами. Дети ведь жестокие существа.

– Какая чепуха!

– Я никогда не задумывался над тем, что это может значить для Уэйда, – медленно произнес Ретт. – Я никогда не думал, что он страдает. С Бонни так не будет.

– Как-так?

– Вы думаете, я допущу, чтобы моя Бонни стыдилась своего отца? Допущу, чтобы ее не приглашали на дни рождения, когда ей будет девять или десять лет? Думаете, допущу, чтобы ее унижали, как Уэйда, за то, в чем виновата не она, а мы с вами?

– Подумаешь – детские дни рождения!

– Детские дни рождения превращаются потом в балы для барышень и молодых людей. Вы думаете, я позволю, чтобы моя дочь росла вне благовоспитанного общества Атланты? Я не намерен посылать ее на Север в школу, чтобы она приезжала сюда лишь на каникулы, потому что с ней не желают знаться здесь, или в Чарльстоне, или в Саванне, или в Новом Орлеане. Я не хочу, чтобы она вынуждена была выйти замуж за янки или за иностранца, потому что никакая приличная семья южан не захочет принять ее в свое лоно… так как мать ее была дура, а отец – мерзавец.

Уэйд, вернувшийся за чем-то, стоял на пороге и озадаченно, но с интересом слушал.

– Бонни может выйти замуж за Бо, дядя Ретт.

На лице Ретта не было и следа ярости, когда он повернулся к мальчику; казалось, он со всей серьезностью обдумывал его слова – он всегда был серьезен, разговаривая с детьми.

– А ведь и правда, Уэйд. Бонни может выйти замуж за Бо Уилкса. А вот на ком ты женишься?

– О, я – ни на ком, – доверительно сообщил Уэйд, наслаждаясь этой беседой на равных, какую он мог вести только с Реттом да еще разве с тетей Мелли, никогда не корившими его и всегда поощрявшими. – Я поеду учиться в Гарвард и стану юристом, как мой отец, а потом буду храбрым солдатом – тоже, как он.

– Ну, почему Мелли не может держать рот на замке! – воскликнула Скарлетт. – Ни в какой Гарвард ты, Уэйд, не поедешь. Это заведение для янки, а я не допущу, чтобы ты учился в школе янки. Ты пойдешь в университет Джорджии, а когда окончишь его, будешь управлять лавкой вместо меня. Ну, а что касается того, что твой отец был храбрым солдатом…

– Прекратите! – коротко приказал Ретт: от него не укрылось, как заблестели глаза Уэйда, когда речь зашла об отце, которого он никогда не знал. – Ты вырастешь и будешь таким же храбрым, как твой отец, Уэйд. Постарайся быть таким, как он, потому что он был героем, и никому не позволяй говорить о нем иначе. Он ведь женился на твоей матери, верно? Ну, так вот, это уже достаточное доказательство его героизма. А уж я прослежу за тем, чтобы ты пошел в Гарвард и стал юристом. А теперь беги и скажи Порку, чтобы он повозил тебя по городу.

– Я была бы вам очень признательна, если бы вы позволили мне самой заниматься воспитанием моих детей! – воскликнула Скарлетт, когда Уэйд послушно выбежал из комнаты.

– Очень плохо вы ими занимаетесь. Вы сделали все возможное, чтобы испортить будущее Эллы и Уэйда, но я не допущу, чтобы то же повторилось и с Бонни. Она будет расти как принцесса, и на всем свете не найдется человека, которому не захотелось бы общаться с ней. Ни один дом не будет для нее закрыт. Великий боже, да неужели вы думаете, я позволю, чтобы она, когда вырастет, общалась с тем сбродом, который заполняет этот дом?