Гечевара - Чепурина Мария

Там, в зале, первое, что бросилось в глаза, был лист белой бумаги на столе. Опасливо приблизившись, Алёша обнаружил там не что иное, как анкету для вступления в НБП.

Над этой вот анкетой, обалдевшего, молчащего, разинувшего рот, его нашёл кассир, пришедший вслед за Лёшей.

– Ничего не понимаю, – прошептал он. – Хм… «Прошу принять меня в члены Национал-Боль… Россия – всё…». Что это?

– Я не знаю, – сказал Лёша.

Вскоре появились призыв к стачке (из мармита) и инструкция о том, как эффективнее всего вести себя на митинге (была внутри контейнера для мусора). За десять минут до открытия все работники толпились там же, где кассир увидел Лёшу, и где Лёша обнаружил странную анкету.

– Охренеть! – твердила Ксюша то ли восхищённо, то ли просто в замешательстве. – Ну не, блин, охренеть вообще! «Стачку» тут какую-то придумали… Ха… Это типа «течки», что ль?

– Партии все эти… надоели, – мрачно бормотала Ира.

– Это не такая, – пояснил ей кто-то. – Не из толстопузых.

– Люди! Вы скажите мне, – твердил кассир Василий. – Это всё кто сделал?

– Я не знаю, – глупо повторял Алеша.

– Юр, это не ты? Хи-хи-хи-хи!

– Наверно, кто-то из вечерних. Из той смены.

– Да навряд ли…

– Кто сегодня пришёл первый?

– Лёха, ты?

– Ну…

– Люди, люди! – зазвучал вдруг голос Лизы. – Вы чего вообще? Пришёл тут Лёша, такой, да, в час ночи!? Что за чушь? Ну, кто-то из вечерних, по-любому!

– По-любому, из вечерних, – подтвердила Ксюша.

– Может быть, охрана?

В этот миг открылась дверь подсобки, из которой вышла менеджер Снежана.

Губы в светлом блеске ещё менее походили на улыбку, чем всегда, лицо было – хотя и трудно всё это представить – более надменно, чем обычно, белые (отбеленные) кудри (химзавивка новой технологии) казались мерзкими, как никогда прежде. А в руке была листовка – та, где «сраный бургер».

Помахав бумажкой перед персоналом, менеджер со злобой сообщила:

– Я, конечно, понимаю… Молодёжь, у вас гормоны, всё такое… Я пока как бы не знаю, кто это… Но можете не думать, что вам это сойдёт с рук! Тем, у кого по Фрейду… – что «по Фрейду», почему-то им не пояснили. – У кого по Фрейду это самое… Хочу сказать! Такой призыв – это как бы статья вообще-то. Так вот. Если только ещё раз увижу… Хотя что… И этого ведь хватит! Ну короче, тот, кто это сделал, может быть готовым к увольнению. И к милиции.

Повисла тишина.

Спустя минуту коллектив усердно драил зал, а все агитки менеджер куда-то унесла.

«Мак-Пинк» открылся вовремя.

– Так вот ты какой, значит! – говорила Лиза спустя два часа, когда им с Лёшей выдалась свободная минута постоять у тумбы. – Думала ты так… как все… болтаешь просто. А ты вон чего! Мне, знаешь, что понравилось? Анкета. Тот листок про «сраный бургер» – это тоже ничего, так, смело… Но анкета! Знаешь, так изящно…

– Перестань, – просил Алеша.

– Значит, ты боишься? Всё-таки боишься, что поймают? Интересно, ты сильно испугался, когда кто-то там сказал, что раз ты первый…

– Лиза, я уже сказал. Это не я.

– Да, кстати. Где твоё «спасибо»? Я тебя отмазала с утра. А? – чёрненькие глазки засверкали так игриво, что у Лёши закружилась голова.

– Спасибо, – сказал он.

– Ну, то-то.

– Только вот не я…

– Ой, Лёха! Ну, в натуре, хватит, а! Какой ты, я не знаю… Если агитатор – так и агитируй. Сагитируй вот меня. Скажи мне: «Лиза, а вступи-ка вот к нам в партию!» Скажи.

– А не скажу! Я беспартийный.

– Ой, да ла-а-адно! Хватит отпираться. Лёш! Ну, правда, Лёш! Ты это… если это ты… то я с тобой…

«А если нет? – подумал вдруг Двуколкин. – Если всё это не я? Тогда со мной? Хочу…». Но вслух ответил:

– А вот я тебя подозревал.

В ответ на это Лиза вновь игриво улыбнулась:

– И сейчас подозреваешь?

– И сейчас.

– Ишь ты како-о-ой!

Алёша понял это как призыв к игре:

– Д-да… З-знаешь… В-вот т-такой вот я…

– Алёша, не стоим у тумбы! – зазвучал голос Снежаны. – Сколько говорить одно и то же? Тебе, что, нечем заняться? Вымой плинтус.

– А мне можно отойти? – спросила Лиза. – Отойти на завтрак.

– Можно, – ответили ей спокойным тоном.

Почему Двуколкин всюду и всегда был крайним?!..

Лёша побродил по залу, сделал вид, что чем-то занят. Вытер с помощью салфетки несколько картин, висевших в заведении, а точнее, постеров. Народу было мало. В уголке сидел какой-то клерк при галстуке и пил сок через трубочку. С ним по соседству наблюдалась странная особа с ярко-красными губами, в лялечных пластмассовых серьгах в виде сердечек и огромнейших очках – конечно, того самого фасона, что шёл ей менее всего. Когда дама, отложив конверт с картошкой, уютно откинулась на стуле и поднесла к глазам толстенный том, Алёша прочитал его название – «Бесы». Около окна сидели дед и бабка – тоже весьма странные на вид – и интенсивно жуя сэндвичи, болтали о проблемах продвижения стихов в рабочие газеты. На том месте, где Двуколкин некогда увидел Жеку и Гургена, так нелепо преданных, сидел парень с маленькой бородкой и серьгой в носу, обнимая приятную блондинку, слегка полную.

Алёше захотелось быть на его месте. Впрочем, не со светлой пышкой – лучше с Лизой. Он вернулся к тумбе, романтично навалился на неё, уплыл в мечтах…

На землю возвратила Ира. Она вышла из подсобки и сказала:

– Эй! Ты видел?

– Чего видел? – спросил Лёша.

– Там… опять… висит…

На этот раз «неуловимый» был ещё оригинальней. На листке, опять приляпанном на зеркало, он поместил полный бюджет компании, на которую работал коллектив. Особым шрифтом выделялись прибыль Главного и все расходы на зарплаты. Оказалось, что второе много меньше…

– Правда или нет? – шептала Ирка. – Если правда, то какая у него тогда мобила?..

Лёша не ответил.

– Вот Снежана заругается… – сменила тему девушка. – Убрать, что ль?

Её руки потянулись к объявлению.

– Не надо, – сказал Лёша. – Пусть… Пускай висит… Раз уж повесили.

Ирина посмотрела с подозрением. «Опять прокол!» – сообразил он.

– Впрочем, можешь снять, – добавил ради оправдания, снова ненавидя себя за гнилое малодушие.

Тут послышались шаги.

– Ой! Кажется, Снежана, – завизжала Ирка. – Ой, бежим!

«Ну нафиг я её послушал, – думал Лёша спустя час. – Эх! Мало того, что пришёл раньше всех, что твердил всем, мол, «не я, не я» – ещё и от Снежаны побежал! Бегом! Оставив сзади новую листовку! И она, конечно, это видела!».

Когда подобный же отчёт нашёлся в арсенале жарщицы котлеток тёти Маши и у мойщицы посуды, у Алёши вроде появилось алиби: на кухне он особо не крутился. Но Снежана всё равно смотрела грозно, будто говоря: «Я знаю всё, что у тебя там на уме!».

Сознание вины за дважды обнаруженную трусость, страх быть обвинённым в том, чего не делал, бесконечные догадки о том – кто на самом деле? – не давали Алексею, наконец, решиться и содеять то, что задумал. Диск остался в сумке. Пару раз Двуколкину казалось, что её сейчас обыщут, и находка эта будет главным аргументом в пользу его якобы виновности. Подумал даже – может перепрятать? Но оставил всё как есть.

В конце смены Лиза сообщила, что нашла ещё один лист в стопке тех цветных бумажек, что кладутся на подносы. Там писали, что режим – преступный, и борьбу с ним надо начинать отсюда, из «Мак-Пинка», как рассадника убогих буржуазных удовольствий.

– Лёха, ты согласен со всем этим про «Мак-Пинк»? – спросила Лиза.

– Ну, конечно! – отвечал Двуколкин без раздумий. – Ты ведь тоже.

Лиза засмеялась и спросила:

– Ты сейчас куда?

Конечно, оказалось по пути.

Дорогой они продолжали обсуждение странных «прокламаций». Лиза с трудом верила, что это всё-таки не он, не Алексей. А может, просто притворялась, что не верит… Чем усердней девушка твердила, что никто, кроме Двуколкина, не мог придумать такой вещи, тем сильней ему казалось, что таким образом Лиза прикрывает дело своих рук. Или нет? Намекает, что это она?

– Послушать эти разговоры, так выходит, кроме нас двоих в «Мак-Пинке» никого и нету, – вдруг сказала Лиза.

Лёша покраснел. Но что ответить? «Вот бы так и было!». «Знаешь, а по-моему, так и есть?» «Я больше никого и не заметил». «А зачем нам ещё кто-то?».

– Я так думаю, охрана, – выдал Лёша.

– Что?

– Охрана. Им удобнее всего. Приходят рано и ведут себя как дома…

– Да ну, скажешь тоже! Головой-то думай! Там такие морды – они и читать-то не умеют! Ха! Скажи ещё, таджики.

Два таджика иногда слонялись по подсобке, выносили мешки с мусором, таскали воду неизвестно для чего, возились во дворе.

– Конечно, это, в общем, может быть хоть кто, – ответил Алексей.

– Не «хоть кто»! Знаешь, вряд ли это наша Ира.

– Да, конечно, Ира вряд ли… То есть, может быть, она, конечно…

– Сядем?

– А? Что?

– Сядем? – Лиза показала на скамейку. – Или ты торопишься?

Алёше оставалось пять минут до пары, так что торопиться было бесполезно. Они сели.