Музыка горячей воды - Буковски Чарльз

Валофф продолжал:

Доки, утки и вторичные сутки

квасятся у меня во лбу

самым безжалостным образом

о, самым безжалостным образом.

Меня качает между тьмой и светом…

– Тут я с ним вынужден согласиться,- сообщил я Вики.

– Сиди, пожалуйста, тихо,- ответила она.

С тыщей пистолетов и

тысячей рисков

я выхожу на веранду рассудка

покуситься на тысячу Пап Римских!

Я нащупал свои полпинты и хорошенько приложился.

– Послушай,- сказала Вики,- ты на этих чтениях постоянно напиваешься. Неужели так трудно сдержаться?

– Я и на своих чтениях напиваюсь,- ответил я.- Моя писанина мне тоже опротивела.

– Слипшаяся жалость,- продолжал меж тем Валофф,- вот что нам осталось, слипшаяся жалость, слипшаяся слипшаяся слипшаяся жалость…

– Сейчас скажет про ворона,- сказал я.

– Слипшаяся жалость,- твердил свое Валофф,- и ворон навсегда…

Я расхохотался. Валофф узнал этот смех. Посмотрел на меня.

– Дамы и господа,- объявил он,- сегодня с нами в зале поэт Генри Чинаски.

В публике зашипели. Они меня знали.

– Сексистская свинья!

– Пьянчуга!

– Каз-зел!

Я хлебнул еще.

– Продолжай, пожалуйста, Виктор,- сказал я. Он продолжил:

…обусловленный рефлексом под горбом доблести

эрзацный неизбежный ничтожный прямоугольник

не больше гена в Генуе

квартальный Кецалькоатль

и Китаеза вскрикивает огорченно и варварски

прямо в ее муфту!

– Как красиво,- сказала Вики,- только о чем это он?

– Он о том, как ест пизду.

– Я так и подумала. Какой прекрасный человек.

– Надеюсь, пизду он ест лучше, чем пишет.

скорбь, иисусе, моя скорбь,

эта скорбь гнуси, звезды и полосы скорби,

водопады скорби

приливы скорби,

скорбь со скидкой

повсюду…

– «Эта скорбь гнуси»,- сказал я.- Мне нравится.

– Он больше не говорит про то, как ест пизду?

– Нет, теперь он говорит, что ему нехорошо.

…чертова дюжина, суженный суженый,

впусти стрептомицин

и, благосклонный, пожри мою

хоругвь.

Мне грезится карнавальная плазма

поверх неистовой кожи…

– А теперь он про что? – спросила Вики.

– Теперь он про то, что опять собирается есть пизду.

– Опять?

Виктор читал дальше, а я дальше пил. Потом он объявил десятиминутный перерыв, публика встала и собралась вокруг помоста. Вики тоже подошла. Было жарко, и я вышел на улицу остыть. Через полквартала заметил бар. Я взял там пива. Не очень людно. По телевизору показывали баскетбол. Я посмотрел. Мне, конечно, все равно, кто выигрывает. Думал я только одно: боже мой, вот они все бегают туда-сюда, туда-сюда. Наверняка у них все бандажи вымокли, а из жоп ужасно воняет. Я выпил еще пива и двинул обратно в поэтическую дыру. Валофф опять вышел на сцену. Слышно его было на улице:

Подавись, Колумбия, и дохлые кони моей души

встретьте меня у ворот

встретьте меня спящего, Историки

смотрите – нежнейшее Прошлое

преодолено прыжком

снов гейши, пробуравлено намертво

надоедливостью!

Я нашел свое место возле Вики.

– А сейчас он про что? – спросила она.

– Да особо ни про что. По сути, что ночами ему не спится. Нашел бы себе работу, что ли.

– Он говорит, что надо найти работу?

– Нет, это я говорю.

…лемминги и падучая звезда -

братья, состязание озера -

Эльдорадо моего

сердца. Забери мою голову, забери мои

глаза, отшворь меня шпорником…

– А теперь про что?

– Про то, что ему нужна здоровенная толстуха, которая вышибет из него всю срань.

– Не остри. Он правда это говорит?

– Мы оба это говорим.

…Я мог бы есть пустоту,

мог бы стрелять патронами любви во тьму

мог бы умолять Индию дать мне твоей рецессивной

мульчи…

В общем, Виктор все читал, читал и читал. Кто-то здравый встал и вышел. Остальные остались.

…Я говорю: протащите мертвых богов сквозь

африканское просо!

Я говорю: пальма прибыльна

Говорю: смотрите, смотрите, смотрите

вокруг -

вся любовь наша

вся жизнь наша

солнце – наш пес на поводке

нас ничто не победит!

на хуй лосося!

лишь руку протяни,

лишь вытащи себя из

очевидных могил,

из земли, из грязи,

из клетчатой надежды на грядущие привои к самим