Великая Мечта - Рубанов Андрей

– Молодой человек! – воззвал я, включая дипломатию. – Давайте не будем делать скандала из-за копеечных неприятностей. Предлагаю отойти в сторонку, чтобы не мешать людям отовариваться, и тихо решить вопрос миром. Я ваш постоянный покупатель...

– Никогда вас раньше не видел.

– Наверное, вы работаете здесь недавно.

– Второй год.

Пришлось достать увесистую пачку денег и показать. Известный и очень выигрышный ход.

– А я живу тут пятнадцать лет. Уладим все миром. Кстати, я помогу убрать весь беспорядок.

– Не надо, – буркнул мальчонка. – Мерчендайзер все сделает. Пройдите к первой кассе.

– А что такое «мерчендайзер»? – спросил Юра, порезавший при ударе руку и теперь озабоченно облизывающий окровавленный кулак.

– Помолчи, – зло ответил я. – Твоя выходка обошлась мне в сто долларов.

– Извини, – деловито буркнул друг. Он совсем не выглядел раскаивающимся. Скорее, наоборот – искал, куда бы врезать еще раз. – Это ты виноват, – упрямо выговорил он, доставая носовой платок. В отличие от меня, он всегда имел при себе чистый носовой платок. – Это ты дурак. Ты ходишь не в те места, занимаешься не тем делом и связан не с теми людьми. Ты не должен жить такой жизнью, потому что готовил себя к другой.

Ягод для жены я так и не купил.

На стоянке возле магазина Юра погрузил пораненную кисть в свежий сугроб и так стоял несколько минут. Я подождал, потом замерз, поторопил своего спутника, но тот отделался афоризмом – мол, ничего страшного, постоишь, потерпишь, низкие температуры способствуют ясности мысли...

С полчаса как стемнело. Зажглись уличные фонари, и в их свете лицо друга изменилось – выглядело сухим, птичьим, очень жестоким.

– Посмотрел я на людей, – сказал он, вытаскивая руку из снежного плена и наблюдая, как с костяшек капает слегка дымящееся красное, – и их не понял. Чего они все хотят? Они хотят жить, хотят есть и пить, иметь дом... Размножаться... Но ведь все это Бог и так им даст. Если они не круглые дураки... А вот чего они желают на самом деле? Только жрать и размножаться? Тогда выходит, что они у Бога – нахлебники? Бог им дает, они пользуются – и все? Жрут, размножаются, а потом идут в магазин и выбирают себе кетчуп... А Бог же – старый!

Ему помогать надо, а не на шее у него сидеть. Кому понравится, если внуки сидят на шее у дедушки?

– Прости им. Они не знают, чего хотят. И боятся рисковать.

– Они не правы. Не знаю, как это доказать, как подобрать слова, но точно знаю – они не правы. Я не хочу и не умею, как они. Я хочу хотеть, и хотеть сильно. Бешено. Неважно, чего я хочу. Допустим, самолетики из бумаги вырезать. Но пусть это будет такая страсть к вырезанию самолетиков, такое желание, такая любовь к этому делу, чтобы я за свой самолетик любому горло перегрыз. Потому что мой самолетик – самый лучший. Потому что я в него душу вложил. Всю, без остатка. Потому что я хотел – и смог. Потому что я потел, переживал, мучался, мозги напрягал. И вырезал свой самолетик, вырезал! А эти – они даже самолетика не могут вырезать. Чего уж говорить о более серьезных вещах? Человек есть не пожиратель кетчупа, не нахлебник у Бога, а ему помощник первый...

– А ты его видел? – вдруг спросил я.

– Бога?

– Да.

– Пару раз. И то – мельком. А может, это и не он был. Я же не знаю, как он выглядит.

От магазина отвалили очень вовремя. Выезд со стоянки был еще свободен, тогда как с противоположной стороны уже скопилась вереница из многих десятков машин. Закончившие трудовой день граждане – в массе своей клерки нижнего и нижнесреднего звена, ровно в восемнадцать ноль-ноль беззаботно исчезающие с рабочих мест, – спешили делать шопинг. Примерно через час-полтора к ним присоединится публика побогаче – те, кто занимает более ответственные посты и задерживается возле своих компьютеров допоздна. Я опередил и тех и этих, вырулил на дорогу и вспомнил, что сегодня ничего не ел. Пора обедать. Или ужинать.

Не то чтобы пора – организм никак не требует, он с утра отравлен и введен в заблуждение водкой и сигаретами – но надо. Белков каких-нибудь напихать в него, жиров, углеводов... Иначе подведет в неподходящий момент... Заодно и выпить тоже. После скандала с кетчупом необходимо выпить обязательно.

– Не молчи, – сказал Юра. – Лучше вот что мне скажи: как это – быть тридцатипятилетним? Интересно же...

– Ха! Это легко. Сейчас попробую...

Тут я осекся. Задумался и напрягся. Даже сбавил скорость, чтобы собраться с мыслями. Когда от точки А до точки Б – пятнадцать лет дистанции, не так просто сформулировать, чем же, собственно, отличается одна точка от другой.

Посмотрел на друга, удобно устроившегося на сиденье в ожидании подробного ответа, или даже рассказа, – и показался он мне не просто молодым парнем, а юнцом, чья наивность стремится к бесконечности. Тогда, эпоху назад, в девяносто первом, мы ведь никогда не загадывали больше, чем на десять лет вперед, и пребывали в твердом убеждении, что к тридцати – почему-то именно к тридцати, не позже – обязательно будем иметь все, что положено иметь целеустремленным и уверенным в себе мужчинам: любимую работу, жену, детей, дом, надежных друзей, деньги, уважение окружающих. Дальше смутно предполагалась некая отдельная жизнь. Солидная. Безпроблемная. Всерьез исполненная серьезных смыслов. Более спокойная. Взрослая.

Дожив до рубежа, я обнаружил, что многократно перевыполнил планы. Одних только профессий сменил не менее пяти. И все очень любил. Друзей – имею обильный сонм. Правда, надежных всего несколько. К тому же испытывать их надежность нет никакого желания. Деньги? Есть и они. Немного, но есть. Вон, лежат по карманам, притихли. И черт с ними.

Однако где покой? Где солидность и прочие нематериальные дивиденды?

– Во-первых, здоровье, – медленно начал я. – Оно уходит. Постоянно происходят мелкие поломки. То почки заболят, то желудок. Скажем, в двадцать я мог по двое суток не спать – сейчас не могу. А в двадцать пять мог работать по шестнадцать часов – сейчас не могу. А в тридцать мог выпить литр водки – сейчас не могу...

– Так пей поменьше. И работай тоже.

– В том и беда, что работать меньше нельзя. Наоборот, работать приходится больше, а сил остается все меньше, поэтому и пить приходится тоже все больше. Хотя лично мне больше пить тоже нельзя, потому что столько пить уже невозможно... Но это не главное. Главное – моральные мучения. Возраст есть статус, ты же знаешь. Кстати, если завтра все мои бизнесы и источники заработка прикажут долго жить, я не смогу найти приличную работу. Везде нужны молодые и энергичные. Такие, как я, – отбраковываются в девяноста случаях из ста. Посмотри на меня – за пятнадцать лет я ни разу не работал по найму, не служил, не получал в кассе аванс и зарплату. Работать на начальника – не умею. Не владею искусством приходить к девяти и уходить в восемнадцать ноль пять. Кто возьмет такого?

Друг пренебрежительно скривился.

– Не надо так трагично. Надоест бизнес – вернешься в журналистику.

– Вряд ли. За хорошую аналитическую статью платят стоимость ужина в ресторане средней руки. Или, если перевести на кир: за страницу текста дают бутылку качественной водки... А между тем кое-кто в мои годы уже миллиардами ворочает. Возьми того же Сережу Знаева...

– Он нам не ровесник. Он старше нас с тобой на три года.

– Согласен, это аргумент. Даже на четвертом десятке разница в три года ощутима. Но все-таки – сверстнички наши именно к тридцати пяти начинают активно расслаиваться. Кто оседает на дне, кто цепляется в середине, а кто вылезает наверх... Именно на четвертом десятке.

– Выходит, на четвертом десятке – хуже?

В этот момент из соседнего дорожного ряда, поперек моего курса, стал активно влезать сильно подержанный, украшенный боевыми узорами экипаж под управлением коротко остриженного хлопчика из разряда тех, кого я на дух не переношу, – такой резвый кадыкастый птеродактиль с глазами, прозрачными до бессмысленности. Нынче в моем городе новая мода: к восемнадцатилетию любящие родители, кто побогаче, дарят сыночку машину. Бывает – быструю и мощную. На дороге такие водители самые опасные. Этот еще и знак мне сделал. Посторонись, мол. Я в ответ посигналил.

Птеродактиль выдвинул нос в окно.

– Дай проехать!

Я тоже высунул на мороз голову, а для пущего эффекта и руку выставил, испачканную подсыхающей коричневой кровью. Заорал:

– Слышь, мальчик! Может, тебя еще и усыновить? Или ты тут самый опасный?! Или твои дела моих важнее?! Обломайся и взрослого дядю не раздражай, учись культуре, а если некому научить – на курсы запишись, понял, нет?! И не надо щуриться, ты же не в прицел смотришь, а если дойдет дело, у меня и свой прицел найдется, понял, нет?!

В таких ситуациях не следует употреблять оскорбительные выражения, не нужен, в общем, и криминальный жаргон; главное – не давать оппоненту раскрыть рот; он должен сразу уяснить, что твоя грозная тирада продлится сколь угодно долго. В данном случае я легко победил. Не исчерпал и десятой доли словарного запаса, как разрисованный оскаленными тигриными мордами автомобиль хама поотстал.