Великая Мечта - Рубанов Андрей

Он лучезарно улыбнулся сладкой парочке и сделал солидный приглашающий жест.

– Добро пожаловать в «Гаражспецстрой», господа! Проходите и присаживайтесь! Желаете кофе?

– Идиот, – прошептал я. – Кофеварки – нет. Я ее еще вчера вывез.

– Чепуха, – отмахнулся призрак. – Они все равно откажутся.

– Спасибо, нам не надо, – сухо произнесла дама, еще плотнее прижимая локтем свой кошель. – Нам бы взнос сделать. Мы проживаем совсем рядом с местом строительства. Наша машина третий год стоит на улице. Нам очень нужно машиноместо. Желательно на первом этаже, недалеко от входа...

– Да, конечно. Я вас отлично понимаю. Для пожилого человека пройти пешком лишние сто метров – уже неудобство. Присядьте.

– Благодарствуем, – сипло подал голос джентльмен, и я вмиг уловил кислое перегарное амбре, одновременно краем глаза замечая, как подруга джентльмена быстро пнула своего спутника носком сапога в щиколотку. Естественно, именно она играла первую скрипку в их брачном союзе.

Я вздохнул.

– Чего ты тянешь? – поторопил Юра. – Действуй! Оформляй их – и поедем. Улыбайся, любезничай и взимай бабло. Не будь дураком. Это судьба.

– Это не судьба, а мошенничество. Чистая статья сто пятьдесят девять. Часть вторая. Уголовный кодекс лежит в машине. На заднем сиденье. Не веришь – сам прочтешь.

– Мошенничество – статья сто сорок семь, – с большим апломбом возразил друг. – Если ты помнишь, меня закрывали именно по этой статье.

– По старому кодексу – да. А сейчас – действует новый...

– Новый кодекс, старый – все равно! У вас тут, я вижу, везде много всего нового, а на самом деле – все по-старому. И даже хуже. Давай, облегчи этих людей на их деньги. Ты что, не видишь, что это типичные лохи?

– Вижу. А что мне делать потом?

– Через пару месяцев вернешь. С извинениями.

– С каких доходов? Я банкрот.

– Об этом – будешь думать потом! Если ты не заберешь их деньги – заберет кто-нибудь другой.

Пока я препирался с Юрой, лохи – они же потенциальные инвесторы – мирно ждали. Обычные обыватели, явно не сорвавшие куш в казино и не имеющие в собственности акции «Газпрома». Безусловно, лежащее в сумке женщины сокровище зарабатывалось тяжелым трудом. Откладывалось годами. Рублик к рублику.

Визитеров стоило пожалеть, а потом страшно отругать, прочесть обстоятельную лекцию о видах и типах афер в сфере девелоперского бизнеса – и проводить на выход. Но я медлил.

– Извините, но мы очень хотим стать пайщиками вашего кооператива, – стеснительно высказалась дама. – Мы понимаем, что пришли слишком поздно... Мы только вчера увидели вашу рекламу... Наверное, все лучшие места уже раскуплены, да?

– К сожалению, да, – талантливо посетовал Юра. – Но для вас мы что-нибудь подберем.

– Заткнись, – велел я.

– А ты не упусти свой шанс.

– Все дорожает, – пожаловалась женщина, изучая взглядом висящий на стене цветной плакат с изображением фасада моего гаража. – То, что вчера стоило десять тысяч, завтра будет стоить одиннадцать. Пожалуйста, молодой человек, найдите и для нас местечко! Деньги при нас! Мы прямо сейчас готовы сделать первый взнос.

Ее бархатное контральто мне понравилось, и я дополнительно пожалел и дуру, и дурака – по нынешней нелегкой жизни они уже кое-как умели сколотить капиталец, но еще не освоили хитрую науку его удержания.

Я набрал полную грудь воздуха. Вдруг заколебался.

Взять у дураков деньги, сразу поехать к Знаеву, кинуть на стол. Произнести с тонкой издевкой несколько остроумных фраз. Гордо уйти. Выиграть так еще несколько недель, найти других инвесторов, попытаться спасти дело... Все-таки вложено два года тяжелого труда... Потрачены силы и нервы...

Нет. Спасибо. К черту. С меня хватит.

– К сожалению, прием вкладов временно прекращен. Оба гостя издали почти одинаковые звуки крайней досады, а Юра шепотом взвыл, схватился за голову и отпрыгнул от меня, как от прокаженного.

– Зайдите на следующей неделе. А лучше – позвоните. На карточке есть мой телефон.

– Все уже раскуплено?

– Не совсем так. Сейчас мы затеяли небольшую реорганизацию... Да и кассира, как видите, нет... Приболел... Позвоните во вторник или в среду...

Видеть расстроенные лица несостоявшихся пайщиков было так тяжело, что я встал и отвернулся к окну.

Глазеть на забортное пространство – род психогигиены. Там, за стеклом, безостановочно происходили одни и те же процессы. По небрежно расчищенной от снега улице катились разнообразные машины. Пешеходы, в попытках согреться, перемещались едва не бегом. То же самое происходило вчера и позавчера, и произойдет завтра и послезавтра.

– Извините, но нам можно на что-то рассчитывать? Пришлось усилием воли аккумулировать остатки оптимизма и еще раз обнадеживающе улыбнуться.

– Безусловно. Места еще есть. Не волнуйтесь. Всего вам хорошего...

– Жалко, – тихо выскочило из мужчины.

– Мне тоже, – сказал я. Но про себя.

– А мне – нет, – произнес Юра.

Когда за визитерами закрылась дверь, я испытал тонкое, очень горькое и благородное чувство. На несколько секунд ощутил себя полубогом, вершителем судеб. Мог бы ведь легко, в течение каких-нибудь десяти минут, обманом выманить у людей крупную сумму, испортить им жизнь и, возможно, укоротить ее на несколько лет...

Они теперь уходят, тихо переругиваясь, досадуя, сетуя на невезение – и не подозревают, от какой беды я их отвел... Поумнейте же, наивные дураки! Когда уменьшится ваш неисчислимый легион? Когда вы перестанете отдавать первому встречному проходимцу последние сбережения только потому, что на его двери – красивая вывеска, а на шее – красивый галстук? Когда вы поумнеете, дураки всея Земли?

– И ты дурак, – печально сказал Юра и грубо сплюнул в угол. – Теперь я понимаю, почему ты завалил свой бизнес. Ты такой же лох, как и они, и даже хуже...

– Пошел ты на хуй! – выкрикнул я, приходя в ярость и обращаясь из вершителя судеб в того, кем являлся на самом деле: в дерганого, злобного, испитого неудачника с разбитой мордой; пнул ближайший стул ногой; задохнулся и захотел заплакать. – Пошел ты на хуй!!! Что ты понимаешь?! Тебе двадцать лет, мне тридцать пять – ты собрался меня учить?!

– Да я кого хочешь научу! – Друг тоже выглядел взвинченным и злым. Он остервенело дернул застежку на куртке, сорвал с плеч слегка потертую черную кожу и грубо отшвырнул ее. – Ты в двадцать лет сопли жевал – и в тридцать пять продолжаешь то же самое! Деньги сами шли к тебе в руки – а ты? Включил честного, да?

В ответ я рванул борта пиджака. Посыпались пуговицы.

– Я не включал! Я таким и являюсь! И на том стою! После тюрьмы я стал очень дальновидный! Стараюсь не рисковать! Ты думаешь – это первые мои гости? Ошибаешься! Дураки, лохи и болваны приходят каждый день! И все – при деньгах! В обмен на глупую бумажку с печатью и подписью они готовы отдать мне в руки то, что накоплено десятилетиями! Ты ничего не понимаешь, брат! Они зарабатывают годами – но расстаются с результатами своего труда в две минуты! Это не глупость, а сумасшествие! Если бы я был профессиональным мошенником, я бы запускал стройку – ежегодно! И с каждой операции собирал бы урожай в полмиллиона! Я живу – в стране дураков!!!

– Так и пользуйся этим!

– Не буду.

– Значит, ты сам такой!

– Получается – да.

– Пятнадцать лет назад ты не был дураком! Ты был резким и жестким. Ты – месяцами рисковал, чтобы поднять лишнюю сотню долларов. А теперь тебе приносят десятки тысяч и умоляют взять – а ты отворачиваешься от собственной удачи!

– Ебал я такую удачу. Ебал я такую страну. Ебал я всех на свете дураков. Где пистолет?

– Ты держишь его в руке.

Я передернул ствол. Поднял железную машинку на уровень глаз и нажал на курок. И еще раз. И еще. Агрегат сухо защелкал. Кисло запахло газом.

В кого я стрелял, кого именно воображал на линии огня?

В жизнь, несправедливую и жестокую, с ее укладом и ее принципами, согласно которым одни рождаются глупцами, другие – гениями, а третьи – перебежчиками из одной группы в другую и обратно.

...Бывает – едешь себе по бесконечному, хитро запутанному, насквозь промерзшему городу; и не просто так едешь, а спешишь на деловую встречу, где ты всерьез намерен разругаться с важнейшим деловым партнером, с банкиром-миллионером, и все идет к тому, что банкир превратится из доброго приятеля в неприятеля, или даже во врага; едешь, угрюмый и трагический; ожесточенно куришь, щеришься и проклинаешь себя – беспонтового, бестолкового, безмазового лузера, недальновидного кретина, легкомысленного придурка, легковесного чмыря, глупца и неврастеника. Окружающий мир кажется тебе исполненным вражды и зла; вокруг стыло, мрачно и хуево; ловишь косые взгляды уставших от зимы людей – и кажется, что не одному тебе плохо, а всем на свете плохо, и, может быть, еще хуже, чем тебе.

А ведь должно быть наоборот, ребята! Должно быть всем хорошо. В любое время года.