Том 17. Записные книжки. Дневники - Чехов Антон Павлович

Л 19.

У нас единственный, если хотите, неоцененный писатель — это Жулябко, писавший в 1867 г.

Он больше всего любил литературу, которая его не беспокоила, — Шекспира, Гомера…

Находил общие черты у Гомера, Гюго и Диккенса, называл их стихийными; не читал никого из русских авторов, но ненавидел их.

Это мой товарищ; когда-то, лет 15 назад, я получил от него письмо с просьбой пристроить рассказ, но он, по-видимому, забыл об этом, не помнил; теперь мы встретились случайно, в имении.

Литература очевидно ела его, сосала его кровь, не давала ему спать; он любил ее страстно, но она не отвечала ему взаимностью.

И когда утром я уезжал, он стоял в спальне, еще не одетый, и смотрел на меня с ненавистью — ведь я писатель!

Единственный человек, который бывал у него, — это Гавриленко (писавший свою фамилию: Гаврыленко), который говорил только одно: премного вам благодарен! Давал деньги по 12%, сам брал в Двор<янском> банке по 4% и все-таки считался добрым и порядочным ч<елове>ком.

Был и еще [один] знакомый: отставной военный, пьяный, который тоже все время молчал и только напевал за картами: тирли-тирли-солдатирли.

Не читал, но ненавидел, презирал.

Он, выйдя из себя, кричал за обедом: «лижи свою тарелку!»

Теперь модно говорить про психопатов, но какие там психопаты? просто мошенники, которые представились сумасшедшими, и больше ничего.

Л 20.

1^* [Бабы мечтают: как Сергей (лакей) помрет, Федору (солдату) льгота выйдет, вернут назад.]

2^* [Муку в трактире брали.]

3^* [За водой надо было ходить далеко вниз.]

4^* [О<льга> любила слово аще (аще ударит тебя в одну щеку, подставь другую).]

5^* Ольга посылала на могилку мужа и старикам.

6^* [— Сережа, вот раздолье!]

7^* [— Да. [Теперь] Об эту пору в «Слав<янском> Баз<аре>» уже обед.]

8^* [Кирьяк догнал Ольгу под самой Москвой.]

9^* Потом Ольга получила в Москве письмо из дому: жалобы, что старики всё еще не умерли, даром хлеб едят.

10^* [Жену учит это не ваше дело.]

11^* [Кирьяк пришел, похоже.]

12^* Кирьяк и в Москве приходил бушевать.

13^* [Николаю было стыдно перед женой за свою деревню.]

14^* [Изба заштрафована.]

15^* За 5 лет Ольга нисколько не изменилась.

16^* [в Москве и Кирьяк снимался, взявши у кого-то сюртук.]

17^* Про пьяного: не очень чтоб.

18^* [у старосты портрет Баттенберга.]

19^* [во время пожара и на другой стороне зазвонили.]

20^* [заподозрили поджог — это непременно.]

21^* [Н<икол>ай про омоновского лакея: Это мой благодетель, я через него хорошим ч<елове>ком стал. Видя бедность и невеж<ество>, он возненав<идел> брата и мать.]

22^* [гончары жгут горшки.]

23^* Ольгу рассчитали, потому что часто приходил к ней Кирьяк и криком беспокоил жильцов.

24^* [Горничные служат в №№ без жалованья, на одних чаевых.] Ей известны все моск<овские> м<е>бл<ированные> комнаты

25^* [— Пухлую морду в Москве нагуляла, толстомясая!]

26^* [Старый лакей от Омона. Сын наборщик.]

27^* [Мужик за перегородкой: «Барина привел» (обиженным голосом). Его никто никогда не видит!]

28^* [Ольга давно уже не была в церкви: некогда.]

29^* [Нищие то и дело заходили в избу.]

30^* [Каждому мешало жить что-то назойливое; деду — боль в спине, бабке — злость и заботы, невесткам — горе, детям — голод [и], чесотка и страх, одной Ольге было покойно, она была всегда одинакова и ровна.]

31^* [Во всем земство виновато — [это] они не понимали, что [за] такое земство, но это стали говорить с легкой руки фабрикантов и купцов.]

32^* Шестой день, как Ольга ушла из м<е>бл<ированных к<омна>т, дома не ночевала; дочь беспокоилась; вечером томилась, плакала и в этот же вечер пошла добывать денег.