Орлиная степь - Бубеннов Михаил Семенович

— Да ведь скоро, скоро…

— Когда же скоро?

— Вот у нас будет свой дом…

— Какой дом?

— Хотя бы палатрчка, где мы одни…

— Наш дом — степь! — выпалил Леонид и вдруг разом оторвал Светлану от земли. — Хочешь, унесу в степь?

— Не надо, отпусти! — крикнула Светлана. Всю ее, до каждого малого мускула, била дрожь. Трясущимися руками она хваталась за борта распахнутой куртки Леонида…

IV

На редкость невеселым выдалось это долгожданное и — в мечтах бригады — заветное утро. Над всей степью, заслоняя солнце, очень низко несло грязную облачную рвань. Иногда землю осыпало мелким, холодным, колючим дождем. В озерках и солончаковых низинках вода плескалась, как мучное пойло; на волне держалась только чернеть, привычная к непогоде, а все другие утки забились в камыши и лабзы. Временами порывистый, пронизывающий до костей ветер так крепчал что птицам почти невозможно было лететь; они упорно хлопали крыльями против ветра, снижаясь к земле, едва не касаясь крылом травы…

Леонид проснулся в это утро точно от выстрела — он прозвучал где-то в глубине его существа: Судя по всему, его нисколько не огорчило, что природа припасла на сегодня непогожее утро, более того, со стороны могло показаться, что ему даже нравится такое утро. Взгляд его серых глаз был необычным — быстрым, пронзительным, и казалось, что он живет в каком-то особом вдохновении, способном в любую минуту бросить его в огонь.

— Не горячись, — попросила его Светлана. Леонид едва приметно улыбался ей губами.

— Есть…

Ровно в семь Петрован начал изо всех сил лупить какой-то железякой по старенькому отвалу, подвешенному на суке березы у пруда, и вся бригада шумно повалила из палатки, где завтракала по случаю ненастной погоды, к стоянке тракторов и машин. Над толпой, движущейся вокруг Багрянова, взлетел тенорок:

— Товарищ бригадир, жребий бросай!

— Жребий! Жребий! — подхватила бригада. В нагрудном кармане Багрянова лежала особая памятка по агротехнике; в ней писалось: прежде чем пахать целину, ее необходимо дисковать — для облегчения работы тракторов при пахоте и лучшего сохранения в ней влаги. «Стало быть, крепка же она, черт ее задери, если ее сначала изрубить велят!» — досадливо думал Багря-нов, крупно шагая среди ребят. На машинной стоянке он остановился перед сцепами легких лущильников, вздохнул, сожалеюще произнес:

— Широкозахватный бы надо!

— Жребий!

Бросили жребий. Холмогоров и Соболь должны были начать дискование целины, остальные, позднее, пахоту на подготовленных ими загонках. И тут же, не успел Багрянов надеть шапку, закипела работа…

Один за другим взревели моторы всех тракторов, и вскоре единый, в меру напряженный, приятный для слуха мощный рокот, приглушая шум ветра, расплескался по степи. Земля вокруг тракторов, разогревающих свои моторы, задрожала мелкой, но хорошо ощутимой ногами дрожью, и всем показалось, что она, будто сказочный корабль, тронулась в плавание. Бригада на минуту замерла, точно опасаясь чего-то, а когда наконец-то один из тракторов, дернулся с" места и ловко, как танцор, пускающийся в пляс, развернулся на гусеницах перед толпой, она очарованно ахнула и разразилась приветственной разноголосицей. Толпясь со всех сторон, ребята быстро прицепили к тракторам плуги и сцепы лущильников, и тракторы, гремя и лязгая железом, тронулись в один след в сторону от Заячьего колка. Оставляя дорогу колонне, около тридцати юношей и девушбк, в телогрейках и кирзовых сапогах, в полушубках и чесанках, с возбужденными лицами, почти все время бегом, обгоняя друг друга, смеясь и балагуря, двинулись в степь…

Распахнув на груди куртку, Леонид крупно шагал позади бригады, быстро поглядывая то вперед, то по сторонам; той некрасивости, что портила его вчера, точно и не бывало в его лице; он походил на бойца, захваченного яростным вдохновением атаки. Рядом с ним, шаркая по дернине старыми валенками в галошах и встряхивая отвислыми ушами шапки, вприпрыжку бежал разгоряченный Петрован; на бегу он поминутно старался заглянуть преданным взглядом в лицо бригадира, которого считал теперь другом до гроба, и все порывался о чем-то заговорить, да каждый раз захлебывался от ветра.

Шагая вслед за бригадой, Леонид вдруг, на удивление самому себе, совершенно отчетливо почувствовал, что сегодняшнее утро — это повторение уже чего-то виденного и пережитого. Что за наваждение? Не столько памятью, сколько именно чувствами он отлично помнил, что точно так же, как сегодня, уже разливался когда-то над землей могучий гул, летели рваные облака, мотался обжигающе-холодный ветер, и временами мельчайшей ледяной крошкой било по левой щеке. Еще больше, чем внешними приметами, это утро было знакомо ему тем, как оно обжигало чем-то его существо. Никаких чудес быть не могло — не такова жизнь, чтобы повторять пройденное. И все'же Леонид никак не мог отделаться от впечатления, что такое утро, как сегодня, уже отжило однажды в его душе и его крови. «Но когда же это было со мной? Где? — подумал он, немного обескураженный таким странным ощущением. — Да нет же, быть не может! Чепуха! Мираж!» Но той же минутой сбоку долетели до него какие-то Петькины слова; од оглянулся, увидел солдатскую шапку на Петьке и обомлел: да, было, было такое утро,! Он, сын танковой бригады Ленька Багрянов, вот так же, как Петрован, в солдатской шапке и шинелишке бежал по заросшему травой полю с санитарной сумкой и что-то кричал, захлебываясь от ветра; рядом с ним бежал незнакомый командир с автоматом в руках, а впереди них — метров за двести — двигались наши танки и пехота…