Маршрутка - Кабаков Александр

Вот едет наша маршрутка, обгоняя справа, по обочине, сверху и под землей все, что можно обогнать, включая не виданное нигде в мире, только на дорогах ближнего Подмосковья, чудо — месяц не мытый «мазерати»… Вот едет она, подрезая и будучи подрезаемой, уходя в занос и виляя тупым, грязным до крыши задом, протискиваясь в щель между двумя такими же, пересекая две сплошных, три сплошных, все на свете сплошные… Вот дремлют в салоне женщины как бы легкого, а на самом деле совсем нелегкого поведения… Вот клюют носами гастарбайтеры, совершенно незаслуженно получившие в России это немецкое общее прозвище вместо своих отдельных тюркских и других восточных имен, какие уж гастарбайтеры стали бы так жить… Вот сваливается на пол и продолжает там наслаждаться жизнью натурализовавшийся до полной нечувствительности к окружающему прибалтийский выходец… Вот трясет головой под шуршащую в ушах музыку подросток, наше будущее… Вот старушка Татьяна Ивановна одна бдительно смотрит в набегающую даль…

Одна, потому что давно уже, минуты три, как задремал и переутомившийся в погоне за сверхурочным заработком водитель Владимир, так что маршрутка едет сама по себе, потом выезжает на встречную, потом въезжает в КамАЗ, потом загорается, потом всё.

Шестеро на месте, четверо до приезда скорой, остальные в больницах — некоторые не приходя, а другие придя и помучившись. Кошмар.

Совершенно не собирался автор описывать такой страшный случай, а что сделаешь, если водители на маршрутках пашут по четырнадцать часов, принося прибыль хозяевам и стремясь заработать как можно больше.

Однако тут не в самом случае, о котором вы, несомненно, слышали в телевизионных новостях, дело.

А дело в том, куда они все попали после смерти.

Они же все до единого верили в загробную жизнь, по разным описаниям представлявшуюся им разной, но верили! Даже подросток, который чего-то такое слышал про реинкарнацию и повелся на это. Не говоря уж о приезжих правоверных рабочих, старушке Татьяне Ивановне и грешных женщинах, которые, осознавая свои грехи, верили особенно сильно. А спавший на полу пьяный бывший зоотехник вообще когда-то был католиком и тайком ездил из своего совхоза к исповеди, еле нашел храм где-то в районе Кировской…

Но надо учесть, что люди они все были простые, как правильно верить, не знали, поэтому попали все вместе просто туда, куда хотели.

Там Насрулло снова стал работать инспектором в районном отделе народного образования.

Там один Магомет пошел сборщиком на свой завод строительного оборудования, а другой — товароведом в свой магазин «Лаки, краски, хозтовары», и больше они уже не видались никогда.

Там Роберту Месроповичу светит статья за частное предпринимательство, Илья сидит в глухом отказе, а Реваз, Руслан, Аслан, Рамазан и еще один мужчина сидят на корточках у стены городской автобусной станции — просто так, через час придет автобус из областного центра, все уважаемые люди пойдут в хинкальную кушать.

Там Татьяна Ивановна служит сестрой-хозяйкой в профилактории райисполкома, Нина работает старшей пионервожатой, а Лида учится в десятом и гуляет с другом брата.

Там зоотехник Полушкинас рискует строгим партийным выговором, пробираясь от Кировской по переулкам к исповеди.

Там Владимир воюет в десанте, и наколка «Кандагар 86» еще свежа на его плече.

Там без крестов осыпается храм,

утром в сельпо завезли пристипому,

дембелю редко, но пишут из дому — все еще живы,

хотя уже там…

В сущности, ничего такого особенного, мистического или даже просто фантастического в этом рассказе нет.

Маршрутки, должен я вам сказать, бьются все время.

А страну — ту, большую, которой нет и никогда уже не будет, — очень жалко. Райкомов и даже районо не жалко, а страны не хватает. Это же надо! Все у нас не как у людей, у всех жизнь после смерти еще впереди, а у нас уже прошла.

Другое дело, рай то был или ад, тут мнения расходятся. По этому вопросу у нас нет общественного согласия и примирения, консенсуса нет, товарищи.

Да никогда, скорей всего, и не будет. Поскольку не любим мы друг друга, ни ближнего своего, единокровного, ни дальнего, приезжего — никого.

В общем, господа, все это чрезвычайно огорчительно. И если кто хочет в этом месте прослезиться, то и автор с ним. Где нет ни болезни, ни печали, ни вздоха…

Заграница.

Умеренно откровенный рассказ

Боюсь, вы плохо представляете себе, что такое тридцать лет.