Маршрутка - Кабаков Александр

Когда его хоронили, сын Иван Эдуардович очень переживал, хотя чего ж убиваться — пожил старик, и неплохо пожил, особенно под конец. Но Ваня сильно расстраивался, все повторял: «Батя, эх, батя», а вернувшись с нового Кунцевского кладбища, где за хорошие деньги купил для семьи участок, и крепко на поминках выпив, изодрал в клочки свежий номер еще приходящей по подписке народно-патриотической газеты «Советская Россия», кинул в камин ни в чем не повинные воспоминания Жукова вместе со сказками великого Пушкина и заплакал в голос: «Что ж ты, батя, с мертвяками связался? Утащил тебя твой Лукич, когда уж только зароют его!..» И в этом мы вынуждены с Иваном, хотя он и нетрезв, согласиться — тела, из которых душа отлетела, какой бы она, душа эта, ни была, пусть даже самой черной, следует земле предавать, а не выставлять для всеобщего смущения. И не след людям по собственной воле шляться между миром живых и вселенной мертвых, это не игрушки.

Хотя лично автор, как уже было сказано выше, к покойным гражданам относится хорошо, с уважением и сочувствием.

Однако как-то грустно все, грустно, а, господа? Вам не кажется? И почему так тяжело на душе — кто знает…

VIP

История, которую мы теперь собираемся рассказать, в отличие от других наших историй не выдумана собственными силами, а дошла до нас через третьи, четвертые и еще черт знает какие руки. Хотя, конечно, нельзя так выражаться — «история дошла через руки»… Но более подходящие слова мы подобрать не можем, спешим все выложить, прямо горит, так что уж извините.

Короче.

Жил в Москве молодой мужчина Тимофей Устинович Болконский, деятель актуальной культуры. Происходил из семьи знаменитой — ну сын того Устина Балконского, который «Песня о правительстве», только писался Тимофей через «о», это постепенно произошло в рамках восстановления исторической правды. Да и сам был знаменит, красив и здоров, хорошо обеспечен. Жена прямо как топ-модель, дети одаренные в Англии учились, дом по хорошему шоссе, друзья — чего не жить? То фильм культовый снимет, то клип залудит, то политическую программу какую-никакую напишет для нуждающейся партии… Ум его, острый, блестящий и быстрый, как разбойничий нож, был востребован современностью. Голову, скрывающую этот ум, Тима брил наголо, как положено модой, бородку носил маленькую, популярную среди диджеев и имиджмейкеров. Пользуясь такой привлекательностью, бывал иногда близок (но не в ущерб семье, что вы!) со светской красавицей Олесей Грунт, тоже широко известной по фотографиям в журналах, не гнушался и мужской дружбой — к примеру, с ныне уже покойным Русланом Абстулхановым, про которого некоторые без доказательств говорили, что бандит, или с держателем модных клубов, продвинутым юношей и депутатом Володичкой Трофимером… Ну тусовка понятна.

И вдруг сделалось Тимофею скучно. До того скучно, что хоть в петлю головой, ей-богу. И грустно очень, даже плакать принимался иногда, если никто не видел. Сидел один в малой каминной, за окном пейзаж отечественный — невеселый, надо признать, пейзаж, снег с дождем, но это ж не повод, — и всхлипывал, даже трясся весь.

Отчего это так бывает, а? Живет себе человек, все у него прекрасно, а свербит что-то внутри, как будто грибок души подхватил, и никаким ламизилом не одолеешь. Некоторые начинают водку жрать, другие подсаживаются на что-нибудь покруче, но ведь не помогает же! Сам уже пьяный в грязь или обдолбанный, извините, а все равно тоскует.

Объяснение одно: все мы русские люди, это духовность в нас томится, соборности жаждет.

Однако это объяснение неудовлетворительное, поскольку имеется обширная информация об аналогичном положении в совершенно других странах. Вот, пожалуйста, Швеция по самоубийствам идет с большим отрывом — там что, русские люди живут? В Нью-Йорке если кто не ширяется, так нюхает, причем не одни черножо… в смысле афроамериканцы, а вплоть до белых адвокатов и врачей — это что, русский народ?

Нет уж, не надо нам великодержавной гордости, не гоните нам про загадочную нашу душу, душа как душа. Просто мается всякий человек, смерти боится, одиночеством страдает. А заорать на весь мир — люди добрые, Христа ради пожалейте сироту, страшно мне, погладьте меня, бедного, утешьте! — вроде бы неудобно, не маленький ведь. И некого обнять, прижаться не к кому, захныкать, все сами боятся, каждый поодиночке, и близкие-то оказываются, как до дела, дальше далеких, а Бог…

Что ж Бог? Не умеем мы с Ним говорить, не научились, дураки, вовремя, и уж научимся ли — Он один ведает.