Дорога в рай (Рассказы) - Даль Роальд

    – Если ты настолько упрям, что не хочешь отвечать, - говорил он, тогда мне придется решать за тебя.

    Я отчаянно хотел ответить ему, потому что знал, что мне нужно что-то выбрать. Это первое, что узнают, когда приходят в школу. Обязательно оставайся в халате и лучше стерпи лишние удары. В противном случае почти наверняка появятся раны. Лучше три удара в халате, чем один без него.

    – Снимай халат и отправляйся в дальний угол. Возьмись руками за пальцы ног. Всыплю тебе четыре раза.

    Я медленно снимаю халат и кладу его на шкафчик для обуви. И медленно, поеживаясь от холода и неслышно ступая, иду в дальний угол в одной лишь хлопчатобумажной пижаме, и неожиданно все вокруг заливается ярким светом, точно я гляжу на картинку в волшебном фонаре, и предметы становятся непомерно большими и нереальными, и перед глазами у меня все плывет.

    – Давай же возьмись руками за пальцы ног. Крепче, еще крепче.

    Затем он направляется в другой конец раздевалки, и я смотрю на него, расставив ноги и опустив голову, а он исчезает в дверях и идет через так называемый умывальный коридор, находящийся всего лишь в двух шагах. Это было помещение с каменным полом и с умывальниками, тянувшимися вдоль одной стены; отсюда можно было попасть в ванную. Когда Фоксли исчез, я понял, что он отправился в дальний конец умывального коридора. Фоксли всегда так делал. Но вот он скачущей походкой возвращается назад, стуча ногами по каменному полу так, что дребезжат умывальники, и я вижу, как он одним прыжком преодолевает расстояние в два шага, отделяющее коридор от раздевалки, и с тростью наперевес быстро приближается ко мне. В такие моменты я закрываю глаза, дожидаясь удара, и говорю себе: только не разгибайся, как бы ни было больно.

    Всякий, кого били как следует, скажет, что по-настоящему больно становится только спустя восемь - десять секунд после удара. Сам удар - это всего лишь резкий глухой шлепок, вызывающий полное онемение (говорят, так же действует пуля). Но потом - о боже, потом! - кажется, будто к твоим голым ягодицам прикладывают раскаленную докрасна кочергу, а ты не можешь протянуть руку и схватить ее.

    Фоксли отлично знал, как выдержать паузу: он медленно преодолевал расстояние, которое в общей сложности составляло ярдов, должно быть, пятнадцать, прежде чем нанести очередной удар; он выжидал, пока я сполна испытаю боль от предыдущего удара.

    После четвертого удара я обычно разгибаюсь. Больше я не могу. Это лишь защитная реакция организма, предупреждающая, что больше тело вынести не может.

    – Да ты струсил, - говорит Фоксли. - Последний удар не считается. Ну-ка наклонись еще разок.

    В следующий раз надо будет не забыть покрепче ухватиться за лодыжки.

    Потом он смотрит, как я иду, держась за спину, не в силах ни согнуться, ни разогнуться. Надевая халат, я всякий раз пытаюсь отвернуться от него, чтобы он не видел моего лица. Я уже собрался было уйти, но тут слышу:

    – Эй ты! Вернись-ка!

    Я останавливаюсь в дверях и оборачиваюсь.

    – Иди сюда. Ну, иди же сюда. Скажи, не забыл ли ты чего-нибудь?

    Единственное, о чем я сейчас могу думать, - это то, что меня пронизывает мучительная боль.

    – По-моему, ты мальчик дерзкий и невоспитанный, - говорит он голосом моего отца. - Разве вас в школе не учат хорошим манерам?

    – Спа-а-сибо, - заикаясь, говорю я. - Спа-а-сибо зато... что ты побил меня.

    И потом я поднимаюсь по темной лестнице в спальню, чувствуя себя уже гораздо лучше, потому что все кончилось, боль проходит, и вот меня обступают другие ребята и принимаются расспрашивать с каким-то грубоватым сочувствием, рожденным из собственного опыта.

    – Эй, Перкинс, дай-ка посмотреть.

    – Сколько он тебе всыпал?

    – По-моему, раз пять. Отсюда слышно было.

    – Ну, давай показывай свои раны.

    Я снимаю пижаму и спокойно стою, давая возможность группе экспертов внимательно осмотреть нанесенные мне повреждения.

    – Отметины-то далековато друг от друга. Похоже на Фоксли.

    – А вот эти две рядом. Почти касаются друг друга. А эти-то - гляди - до чего хороши!

    – А вот тут внизу он смазал.

    – Он из умывального коридора разбегался?

    – Ты, наверное, струсил, и он тебе еще разок всыпал, а?

    – Ей-богу, Перкинс, старина Фоксли на тебе душу отвел.

    – Кровь-то так и течет. Ты бы смыл ее, что ли.