Бегущий за ветром - Хоссейни Халед

– А кто же он тогда?

– С юридической точки зрения он сиротой не является.

– Его родителей расстреляли прямо на улице. Соседи это видели.

Хорошо еще, Сохраб не понимает по-английски!

– У вас имеется свидетельство о смерти?

– О смерти? Это в Афганистане-то? Там у большинства населения нет свидетельств о рождении.

Глаза у чиновника так стеклянными и остались.

– Сэр, не я составляю законы. Как бы вы ни возмущались, вам придется доказывать, что его родители умерли. Мальчик должен быть официально признан сиротой.

– Но…

– Я еще не закончил. Ведь вам нужен длинный ответ. Следующая сложность – взаимодействие с властями страны, где ребенок родился. Это и вообще не просто, а если речь идет об Афганистане – тем более. Американского посольства в Кабуле нет. Это очень затрудняет дело. Вопрос становится почти неразрешимым.

– Так что же мне делать? Выкинуть мальчика на улицу?

– Я этого не говорил.

– Его изнасиловали. – Мне вспомнились колокольчики и подведенные глаза.

– Очень сожалею. – Полнейшее равнодушие, словно про погоду говорит. – Но для Службы иммиграции и натурализации это не повод для выдачи молодому человеку визы.

– Что вы хотите этим сказать?

– Если желаете как-то помочь своей родине, переведите деньги какой-нибудь достойной благотворительной организации. Или идите добровольцем в обслугу лагеря беженцев. Но в данный конкретный момент мы не рекомендуем гражданам США усыновлять афганских детей.

– Идем, Сохраб, – сказал я на фарси и поднялся с места.

Мальчик скользнул ко мне и прижался головой к моему бедру. На фото Хасан с сыном стояли в такой же позе.

– Можно еще вопрос, мистер Эндрюс?

– Слушаю.

– У вас есть дети?

Сощурился. Моргнул. Впервые за все время.

– Так есть или нет? Вопрос очень простой. Молчание.

– Так я и думал. На вашем месте должен сидеть человек, который понимает, каково это – хотеть ребенка.

Я направился к выходу, Сохраб за мной.

– А вам можно задать вопрос? – ожил Эндрюс.

– Валяйте.

– Вы успели пообещать мальчику, что возьмете его с собой в Америку?

– И что, если успел? Он покачал головой:

– Давать обещания детям – дело опасное. – Вздохнул и опять открыл ящик стола. – Так вы не отступитесь?

– Не отступлюсь.

Эндрюс протянул мне визитку:

– Тогда советую обратиться к хорошему адвокату по делам иммиграции. Омар Фейсал работает здесь, в Исламабаде. Скажите, что вы от меня.

– Спасибо, – пробормотал я и взял карточку.

– Желаю удачи.

Выходя из кабинета, я оглянулся. Ярко освещенный солнцем, Реймонд Эндрюс смотрел в окно, пальцы его нежно гладили помидорный куст.

– Всего наилучшего, – попрощалась с нами секретарша.

– Ваш босс мог бы быть и полюбезнее, – пожаловался я.

Как она отреагирует? Округлит глаза и скажет что-нибудь вроде: «Известное дело. Все жалуются»? Она понизила голос:

– Бедный Рей. После смерти дочери он просто сам не свой.

Я вопросительно поднял бровь.

– Самоубийство, – прошептала дама в брюках.

В такси на пути в гостиницу Сохраб прижался головой к окну, не отрывая глаз от проплывающих мимо элегантных зданий, осененных эвкалиптами. Его дыхание то и дело туманило стекло.

Сейчас спросит меня, как прошла беседа.

Но он так и не спросил.

За закрытой дверью ванной шумно лилась вода. С первого дня нашего пребывания в гостинице Сохраб взял в привычку мыться перед сном не меньше часа. В Кабуле-то горячего водоснабжения было не сыскать днем с огнем.

Пока он отмокал в благоухающей пене (ну теперь-то ты чистый, Сохраб), я позвонил Сорае.

Рассказал о нашем разговоре с Реймондом Эндрюсом. Спросил:

– Что скажешь?

– Давай считать, что он не прав.

Она звонила в несколько международных агентств по усыновлению. За афганского ребенка никто из них не берется, но ведь еще не вечер.

– Как родители восприняли новость?

– Мадар рада за нас. Ты же знаешь, как она к тебе относится, что бы ты ни сделал, ей все по душе. Падар… ну, по нему никогда не поймешь. Он не торопится раскрывать душу.

– А ты сама рада?

Она переложила трубку в другую руку.

– Мальппу-племяннику будет хорошо с нами, уж мы постараемся. Только бы нам было хорошо с ним.

– Я того же мнения.

– Меня одолевают мысли: какое блюдо ему понравится больше всего? Какой предмет в школе он полюбит? Вот дура-то, правда? – Сорая засмеялась.