Бегущий за ветром - Хоссейни Халед

– Страшно, наверное. – Сохраб повернулся спиной к телевизору.

– Только на первых порах. Быстро привыкаешь.

– А снег там идет?

– Нет. Зато тумана хоть отбавляй. Ты хорошо запомнил фото с красным мостом?

– Да.

– Иногда туман такой плотный, что моста совсем не видно. Из мглы торчат только две башни.

– Ух ты! – В его улыбке было удивление.

– Сохраб?

– Да?

– Ты подумал над тем, о чем я тебя спросил?

Улыбка исчезла у него с лица. Муллы в телевизоре пришли к выводу, что сын Аюба отправится прямиком в ад. А нечего таскать такие неприличные штаны.

– Я подумал, – выговорил Сохраб.

– И что?

– Мне страшно.

– Понятное дело, – ухватился я за соломинку. – Но ты быстро выучишь английский и привыкнешь…

– Я не об этом. Хотя… Только самое страшное другое…

– Что?

Сохраб сел на кровати и подтянул колени к подбородку.

– Что, если я тебе надоем? Что, если я не понравлюсь твоей жене?

Я сполз со своей койки и сел рядом с ним.

– Ты никогда не надоешь мне, Сохраб. Обещаю. Ты ведь мой племянник, помни. А Сорая-джан очень добрая. Поверь мне, мы будем любить тебя. Это я тоже обещаю.

Я взял его за руку. Сохраб поежился, но руку не отдернул.

– Я не хочу опять в приют, – тихо сказал он.

– Этого никогда не будет. – Я стиснул ему руку. – Ты поедешь домой вместе со мной.

Он беззвучно заплакал. Через минуту его рука сжала мою.

Мы кивнули друг другу.

Дозвонился я с четвертой попытки.

– Алло, – прозвучал в трубке голос Сораи. В Исламабаде половина восьмого вечера.

Значит, в Калифорнии половина восьмого утра. Сорая уже час как на ногах и скоро уйдет на работу.

– Это я. – Сидя на кровати, я смотрел на спящего Сохраба.

– Амир! – радостно вскрикнула она. – У тебя все хорошо? Где ты?

– В Пакистане.

– Почему ты не звонил? Я так волновалась! Мама каждый день молилась и совершала назр.

– Прости. Сейчас у меня все хорошо.

Я сказал ей, что уезжаю на неделю, самое большее на две. А прошел уже почти месяц.

– Скажи Хале Джамиле, пусть прекратит истребление овец, – улыбнулся я.

– Почему «сейчас»? И что такое у тебя с голосом?

– Не волнуйся за меня. Все замечательно. Честное слово, Сорая. Мне надо о многом рассказать тебе, я давно собирался. Но сперва самое важное.

– Слушаю тебя, – сказала она уже более спокойным тоном.

– Я вернусь не один. Со мной приедет маленький мальчик. Его надо будет усыновить.

– Что?

Я посмотрел на часы.

– У меня на этой дурацкой телефонной карте всего пятьдесят семь минут, а мне столько всего надо тебе сказать… Сядь, пожалуйста.

Судя по звукам, к телефону подтащили стул.

– Ну, – сказала жена.

И впервые за пятнадцать лет нашего брака я поведал ей все. Раньше я не мог без ужаса подумать о признании. А теперь у меня прямо камень с души упал. Мне кажется, сама Сорая испытала нечто подобное, когда рассказала мне о своем прошлом во время сватовства.

Когда я закончил свой рассказ, она плакала.

– Что ты на это? – спросил я.

– Не знаю, что и подумать, Амир. Столько всего сразу…

– Я понимаю.

Она высморкалась.

– В одном убеждена: он должен жить с нами. Я настаиваю.

– Это точно? – Я закрыл глаза и улыбнулся.

– И ты еще спрашиваешь? Ведь он твой шум, родственник, значит, и мой тоже. Ты не можешь выгнать его на улицу. – Она помолчала. – А какой он из себя?

Я поглядел на спящего Сохраба.

– Очень милый и серьезный.

– Невинная душа. Хочу его видеть.

– Сорая?

– Да?

– Достет дарум. Я люблю тебя.

– И я тебя. – В ее голосе звучала улыбка. – Только будь осторожен.

– Постараюсь. И вот еще что. Не говори родителям, кто он. Я сам.

– Ладно.

И мы закончили разговор.

Тщательно постриженную лужайку перед американским посольством в Исламабаде украшали круглые цветочные клумбы и декоративные кусты. Само здание, невысокое и белое, мало чем выделялось из рядовой застройки. Металлодетекторы живо реагировали на каркас, скрепляющий мою челюсть, и на всех трех КПП меня обыскали. Когда же мы попали в само посольство, мне будто плеснули в лицо ледяной водой – кондиционеры работали на совесть. Я назвал свое имя секретарше – худощавой блондинке за пятьдесят в бежевой блузке и черных брюках, – и она улыбнулась мне. Впервые за много дней передо мной предстала женщина, одетая не в бурку или шальвар-камиз. Постукивая карандашом по столу, блондинка просмотрела список записавшихся на прием, нашла мое имя и предложила сесть.