ХРАМ НА РАССВЕТЕ - Мисима Юкио

После завтрака Хонда снова, в одних шортах и рубашке поло, вышел под это сияющее утреннее небо, прилег у бассейна и стал, забавляясь, черпать рукой воду.

— Что ты там делаешь? — опять позвала Риэ, убиравшая после завтрака посуду. На этот раз он не ответил.

Риэ через окно пристально смотрела на сумасбродства пятидесятивосьмилетнего мужа. Прежде всего, ей не нравился его внешний вид. Человеку, имеющему отношение к закону, не следует надевать шорты. Из-под них торчат слабые, дряблые, белые ноги. Рубашка ей тоже не понравилась. Под ней не чувствовалось молодого, крепкого тела: на спине, на рукавах она висела так, будто Хонда закутался в водоросли. Риэ с интересом наблюдала за мужем, увлеченным столь странным занятием. Она испытывала своего рода удовольствие, будто ее гладили против чешуи, под которой укрылись чувства.

Спиной почувствовав, что Риэ, смирившись, ушла в дом, Хонда спокойно погрузился в созерцание прелестей пейзажа, отражавшихся в утреннем бассейне.

В роще кипарисовиков зазвенели цикады. Хонда поднял глаза. Фудзи, которая совсем недавно была напоена цветом благородного вина, сейчас, в восемь утра, стала темно-фиолетовой, а в переливах оттенков зеленого вставали у подножия редкий лес и очертания поселка. И когда Хонда разглядывал летнюю, синего цвета Фудзи, он нашел маленькое развлечение, которым мог наслаждаться в одиночестве. Это был тайный способ увидеть в разгар лета зимнюю Фудзи. Если на некоторое время сосредоточить взгляд на темно-синей горе, а потом неожиданно перевести его на голубизну неба, то Фудзи, по-прежнему стоящая перед глазами, станет белоснежной: на мгновение на фоне голубого неба возникнет девственно белая гора.

Как-то незаметно усвоив способ, каким можно было это осуществить, Хонда поверил, что есть две горы Фудзи. Рядом е летней Фудзи всегда есть зимняя. Ослепительно белая сущность феномена рядом с ним самим.

Значительную часть поверхности воды в бассейне занимало отражение гор Хаконэ. Лето в полных зелени горах было удушливо-жарким. По небу, опрокинувшемуся в воду, сновали птички, кормушку посетил старый соловей.

Да. Вчера он убил рядом с беседкой змею. То была полосатая змейка. Длиной чуть больше полуметра, но чтобы она не испугала сегодняшних гостей, он убил ее ударом камня по голове. Это маленькое происшествие вчера весь день занимало Хонду. Внутри словно сидела черная стальная пружина — перед глазами стояло масляно сверкавшее тело, корчившееся в смертельных судорогах. Ощущение, что и он превратился в убийцу, усугубляло и без того мрачное настроение Хонды.

Бассейн. Хонда протянул руку и поболтал ею в воде. Летние облака превратились в хрустальные осколки. Достроенный бассейн наполнили водой шесть дней назад, но пока в нем еще никто не купался. Хонда с Риэ были здесь уже три дня, но Хонда, под тем предлогом, что вода холодная, ни разу не окунулся.

Бассейн вырыт исключительно для того, чтобы увидеть обнаженное тело Йинг Тьян. Все остальное было не в счет.

Издалека доносились звуки ударов молотка. Соседний дом — дом Кэйко начали перестраивать. После того как ей вернули усадьбу в Токио, Кэйко стала редко появляться в Готэмбе. Отношения с Джеком как-то охладели, новый дом Хонды разжег в ней чувство соперничества, и она принялась строить практически заново огромное сооружение. Кэйко сообщила, что нынешним летом вряд ли можно будет в нем жить, поэтому она проведет летний сезон в Каруидзаве.

Хонда поднялся на ноги и, чтобы спрятаться от начавшего припекать солнца, с усилием открыл пляжный зонт над столиком, сел в его тени на стул и снова принялся смотреть на воду в бассейне.

Выпитый за завтраком кофе еще продолжал действовать — у него немел затылок. Белые линии на дне бассейна, имевшего размер девять на двадцать пять метров, напомнили о спортивных соревнованиях, что были в далекой юности, вызывали в памяти те проведенные известкой белые линии и мятный запах салициловой мази. С геометрической точностью везде проводились чистые, белые линии, а потом что-то происходило. На самом деле это были не его, чужие воспоминания. Юность Хонды никак не была связана со стадионом.

Белая линия напоминала скорее черту, которая шла посреди ночного шоссе. Хонда неожиданно вспомнил маленького старичка, с неизменной тростью прогуливавшегося в вечернем парке. Один раз он встретил его на тротуаре, освещенном фарами автомобилей. Старичок выпятил грудь и повесил трость с ручкой из слоновой кости на руку, трость волочилась по земле, поэтому он неестественно задирал локоть и двигался с еще большей чопорностью. По одну сторону тротуара тянулась благоухавшая майская роща. Старичок выглядел как отставной военный, казалось, что во внутреннем кармане он бережно прячет ставшие ненужными теперь ордена.