Нам выходить на следующей - Трауб Маша

– Бери, – сказала девочка.

– Зачем? – спросила Алла.

– Надо.

Алла взяла кусок хлеба, но в ее сарафане не было карманов. Она так и стояла с этим куском в руках. К ней подошла пионервожатая.

– Нельзя брать хлеб с собой, – сказала она и отобрала у Аллы кусок. Все опять засмеялись.

На сладкое были яблоки. Они лежали горой на коричневом подносе – все в черных точечках, с мятыми бочками. Меленькие. Алла даже не думала, что бывают такие яблоки. Ее мама приносила домой большие, румяные. Ребята похватали по одному яблоку, Алла тоже взяла одно. Откусила и открыла рот от оскомины – яблоко было кислющим.

– А ты с солью, – подсказала Алле ее новая подруга. Девочка послюнявила шкурку и сунула яблоко в блюдце, заменявшее солонку.

Алла осторожно обмакнула яблоко в соль. Откусила. Вкусовые рецепторы взорвались. У Аллы слюна потекла по подбородку. Чтобы прожевать кусочек, приходилось громко чавкать.

– Ну как? – спросила девочка.

– Вкусно, – ответила Алла.

После ужина всех девочек повели мыться. В кафельной комнате стояли биде. Девочки, не стесняясь друг друга, садились и мылись. Алла стояла с полотенцем в руках.

– Иди, твоя очередь, – сказала та же толстая девочка. Казалось, она была единственной, кто говорил по-русски.

Алла не двигалась. Во-первых, она никогда не видела биде и не знала, что это такое. Во-вторых, она не могла мыться при всех. Стеснялась. Девочка хмыкнула и пошла мыться вне очереди.

Была еще одна проблема. Алла уже носила лифчик. Они с мамой купили комплект – трусики и бюстгальтер нулевого размера, белые, с розовыми бантиками и кружевами. Когда Алла разделась, девочки обступили ее и стали трогать за грудь, за попу. Алла догадалась, что они трогали белье, а не ее, но было неприятно. Кто-то засмеялся. Никто из девочек лифчик еще не носил, хотя у многих девочек были более развитые формы, чем у Аллы. Здесь, в этой общей помывочной, стоять нагой было более комфортно, чем в белье. Алла быстро сдернула лифчик и осталась стоять в трусиках. Она решила больше не носить лифчик.

– А вы всегда так моетесь? – спросила Алла девочку.

– Ну да.

– А дома? У вас есть ванные?

– Не-а. Сейчас я уже большая и в сарае моюсь. А раньше меня мать во дворе мыла. В тазу. У нее рука скрюченная. Она на хлебозаводе работала и руку там покалечила. Культей рука висит. Поэтому мыла долго. Дергала меня за подмышки, чтоб я встала, а мне стыдно – весь двор смотрит.

Вечером в палате все достали запасенный хлеб и начали есть. Молча. Алла достала из сумки финские конфеты в коробке – мама положила. Алла была голодная. Она вытащила конфетку, развернула фантик. Ее тут же окружили девочки. Они тянули руки и что-то говорили. Алла не понимала что. Наконец до нее дошло. Девочки говорили: «Дай мне», – только у них получалось: «Да ме». Алла протянула коробку в первую попавшуюся руку. Девочки отступили. Алла залезла в кровать и закрылась с головой одеялом.

Утром она достала чемодан и заново рассматривала свои вещи. Другими, лагерными, глазами. У нее было любимое платье – короткое, с широким поясом. Сшила на заказ мамина знакомая-портниха. Алла достала это платье. К ее кровати подбежали девочки и начали копаться в вещах. Одна схватила юбку и тут же надела. Другая – платье, которое Алла держала в руках. Приложила, посмотрела и бросила назад в чемодан – не понравилось, слишком короткое. Алла подумала, что не стоит надевать это платье, и влезла во вчерашний сарафан.

Позже она разобралась в правилах общежития. Девочки менялись одеждой, все было общее. Русский понимали все, но говорили по-осетински. Многие и по-русски говорили, но мешали в речи два языка.

Толстую девочку, которая ее встретила в первый день, звали Мзиса. У Мзисы в другом отряде была сестра – Мтвариса. Мзиса рассказала Алле, что это редкие имена. А Мтвариса – вообще на всю Осетию наберется три-четыре. Мзиса взяла над Аллой шефство. Переводила, если Алла не понимала. Объясняла. Рассказывала. Про осетинские традиции.

Мзиса училась в музыкальной школе. Жила в селе под Орджоникидзе. Название «Орджоникидзе» никто не говорил. Все говорили: «Город». Мзиса умела играть на осетинской гармошке. Она сидела, смешно расставив толстые ноги, и перебирала одинаковые белые клавиши. У Мзисы была трагедия. Ее любимую учительницу – Магду Владимировну – украли. Мзиса рассказывала Алле про Магду Владимировну и плакала.

– Как украли? – испугалась Алла.

– Так украли. Замуж, – объяснила Мзиса. – Магда Владимировна больше не будет нас учить. Ей муж не разрешает. Свадьба у них богатая была. Нам по рублю дали. И конфет много. Магда Владимировна в углу стояла – такая традиция. Красивая, под покрывалом. Все подходят, покрывало с лица поднимают и смотрят. А она стоит. И глаза нельзя поднять, только в пол смотреть, и сесть нельзя. А то решат, что больная. И детей не выносит. Но Магда Владимировна хорошо стояла. За нее самый богатый выкуп дали. Потому что красивая. Три дня мы на свадьбу ходили.

– Здорово, – сказала Алла.

– Про меня уже тоже договариваться приходили, – с гордостью сказала Мзиса. – Мы с Мтварисой тоже красивые. Много за нас дадут. Меня через два года украдут. Скорей бы…

– А ты мальчика уже видела? Который тебя украдет…

– Нет, нельзя. А зачем?

– А если он тебе не понравится или обижать тебя будет, ты к родителям вернешься?

– Да ты что? Это позор. У нас соседку украли – в другое село. Она вернулась. Так ее отец на порог не пустил. Она назад пешком шла. У нас так нельзя.

– А на похоронах ты тоже была?

Аллина кровать стояла рядом с кроватью Мзисы, и они шептались по вечерам. Алла ждала этих вечеров. Потому что Мзиса рассказывала удивительные истории.

– Была.

– И что там?

– Да как обычно.

– Расскажи…

– У моей одноклассницы – Зарины – мама умерла. Нас всем классом повели на похороны. В комнате у них дома стоял гроб. И зеркала черной тканью занавешены. Заринка всю ночь у гроба просидела. Мы плакали. Мама у нее молодая была. Мы все подходили к гробу. И плакали. Плакать нужно.

– А дома? Как ты живешь?

– А что дома? Полы только не люблю мыть. Нужно промыть между половицами деревянными, чтобы земли не было. Два раза в день. Если плохо промою, мать ругаться будет. Собак и кошек кормлю. Сливаю в миски суп и хлеб туда крошу. У нас хорошие собаки – злые. А кошки в курятнике плодятся. Залезают в ящики, где куры несутся, там солома постелена, приходишь утром, а там котята. Двор мету, воду ношу с колонки, обувь мою. Всю обувь надо перемыть. А когда Мтвариса родилась, люльку качала. У нас люльки такие деревянные с дыркой посередине – чтобы писались. А под подушку мы ножницы кладем, чтобы злые духи ребенка не забрали. Он же маленький – защититься еще не может, а ножницы – острые. Злые духи испугаются и уйдут. Еще детям ниточку шерстяную красную на ручку повязывают. Вот сюда – на запястье. Чтобы не сглазили. И нельзя говорить, что ребенок красивый, здоровый. Нужно наоборот говорить. А если скажешь, то обязательно поплевать надо: «Тьфу на тебя». Тогда не сглазишь. А когда крестили Мтварису, три пирога испекли.

– Почему три?

– Традиция. Один – за прошлое, второй – за настоящее, третий – за будущее.

По утрам в лагере были оздоровительные мероприятия. Отряды водили на гору – в город Мертвых. Там, наверху, стояли гробницы. Низкие, с узкими окошками. Все заглядывали в окошки, Алла боялась. У нее закладывало уши, и приходилось часто сглатывать. Пионервожатая рассказывала про город Мертвых – сюда приходили больные и старые люди. Умирать. Иногда целыми семьями приходили.

Кроме Мзисы, Алла ни с кем не общалась. Ее сторонились, хотя сарафан успели поносить все девочки. Но Алле не занимали место в столовой. Не брали в команду играть в пионербол. Лариска бегала со своим отрядом – веселая, довольная. К Алле даже не подходила.

На родительский день в лагерь приехала тетя Регина. Лариска лопала привезенный фытчин. Доела пирог и убежала в отряд. Алла сидела и плакала.

– Что ты рыдаешь? – спросила тетя Регина тоном майора детской комнаты милиции.

– Заберите меня отсюда, пожалуйста, – попросила Алла. – Мне тут плохо.

– Не могу. Я на две смены путевки взяла.

– Тетя Регина, я вас прошу. – Алла стояла на коленях на траве, рыдала и цеплялась за мятую форменную юбку тети Регины. – Позвоните маме, она вам скажет, чтобы вы меня забрали.

– Нет, я сказала – нет. – Тетя Регина сорвала Аллины руки со своей юбки. – Мне пора. Вытирайся. Позорище. Устроила тут истерику. Все твоей матери расскажу.

– Расскажите, тетя Регина, миленькая, расскажите, что я плачу. Пусть она приедет и заберет меня. Она говорила, что если мне не понравится, вам нужно сказать и вы меня в Москву отправите.

– Все, хватит. – Тетя Регина собрала остатки фытчина в целлофановый пакет и пошла вниз по тропе – к автобусу.

Алла побежала следом.

– Тетя Регина, вы злая. Вы страшная. Толстая, беззубая, – кричала Алла. – Я вас ненавижу. И Лариску ненавижу. И Сашку ненавижу. Я знаю, что он до сих пор в кровать писается. И всем расскажу. Я маме на вас нажалуюсь. Скажу, что вы меня били. И мы к вам больше никогда не приедем. Я сбегу из лагеря. Вот увидите…