Бикфордов мир - Курков Андрей Юрьевич

– Ты шел куда? – спросил Андрей.

– Да, – вздохнул Харитонов. – Жизнь искал.

– Нашел?

– Нет.

– Я тоже искал, – глядя себе под ноги, признался Андрей.

– И как? – спросил странник.

– Тоже не нашел…

Потом они сидели молча, а между ними потрескивал костер.

– Спать надо, – мягко произнес Андрей, увидев, что луна готовится заплыть за горизонт.

Легли у костра на теплом песке. Андрей сразу захрапел. Харитонов некоторое время смотрел ему в лицо, потом усталость заставила его опустить голову на песок и закрыть глаза. Стало жарко, и во сне он немного отодвинулся от кострища.

И вдруг в уши ворвался стук. Харитонов заворочался, прогоняя этот шум из своего сна, но стук повторился, и пришлось страннику открыть глаза.

– Можно? – раздраженно спросил кто-то из-за железной двери камеры и снова постучал.

– Да! – сказал Харитонов.

В камере зажегся свет. Вошли двое: новый следователь и человек в белом халате, низенький и сутулый.

– Извините, что так поздно, – заговорил следователь. – Но Исаак Александрович завтра уезжает, а я очень хотел, чтобы он осмотрел вас. Я никому так не доверяю, как Исааку Александровичу, – и следователь с улыбкой посмотрел на человека в белом халате.

– Да ладно, ладно! – замахал ручкой Исаак Александрович. – Слышал я уже такие слова, а потом четыре года на нарах… Но я не обижаюсь, товарищ Сухарин, видит Бог, не обижаюсь! Вот если б расстреляли – видит Бог, очень обиделся бы!

– Хорошо-хорошо, Исаак Александрович, вот перед вами наш гражданин Харитонов. Поговорите, обследуйте и оставьте мне на столе заключение. А я уже ждать не буду – жене обещал к семи вернуться, а уже полвосьмого.

– Всего доброго! – поклонился человек в халате, провожая взглядом выпятившегося из камеры следователя.

– Ну, так что нас беспокоит? – дружески спросил он, подсаживаясь на нары рядом.

– Ничего… – сонно проговорил Харитонов.

– Таки ничего?! – Доктор ухмыльнулся. – Я не знаю таких людей, которых ничего не беспокоит. Видит Бог – не знаю. Может, они и есть, но уже умерли?!

Харитонов молчал.

– Ну хорошо, – вздохнул Исаак Александрович, – давайте поговорим быстро и освободим друг друга! Я тоже хочу домой! Скажите, вы вправду хотели все это, – он обвел рукой стены, – взорвать?

– Да, – ответил странник.

– Прекрасно! – воскликнул доктор. – Значит, все, что говорил товарищ Сухарин, – правда?

– Наверно…

– Отлично! – Доктор встал, не сводя доброго взгляда с Харитонова. – Вы только не обижайтесь! Я поставлю вам нехороший диагноз, но зато вы послезавтра ночью будете на свободе. Понимаете?

– Нет, – признался арестованный.

– Я напишу, что вы – душевнобольной. Только не обижайтесь! Видит Бог, вы – здравомыслящий человек, и я вам во многом завидую. Я труслив, и никогда бы не решился взорвать то, что мне очень не нравится. А вы… вами можно гордиться. Скажите, у вас есть кому вами гордиться?

– Наверно, нет, – Харитонов смотрел на деревянный пол с давно облезшей краской.

– Тогда я буду вами гордиться! – сказал доктор. – И следователь тоже будет! Так вы не обижаетесь?

Арестованный замотал головой.

– Вот и хорошо! – доктор улыбнулся сам себе и вышел.

Утром незнакомый зэк принес миску с кашей и алюминиевую кружку с чаем и сказал:

– Зона гордится тобой!

Харитонов позавтракал. У него еще с вечера болела голова, и чем больше он старался понять происходящее – тем сильнее она болела. Потом пришел еще один зэк и попросил зайти к следователю, если есть свободная минута.

Следователь обрадовался, увидев в дверях Харитонова.

– Хорошие новости! – сказал он. – Моя догадка подтвердилась. Так что этой ночью мы вас выпустим. К сожалению, из вашего имущества сохранилось только это… – Он достал из стола ноты композитора из Музлага. – Возьмите и вещмешок, конечно.

– А что мне делать потом? – спросил Харитонов.

– Вы свободны. Идите куда хотите. Знаете, где выход из тюрьмы?

– Нет…

– Хорошо, я попрошу кого-нибудь из заключенных показать вам. Ну, всего доброго в новой жизни! – Следователь встал из-за стола и протянул Харитонову руку; пожатие было искренним и сильным.

Ночью малознакомый зэк вывел Харитонова на улицу.

Стояла белая ночь. Дул приятный ветерок, издалека доносились гудки – то ли корабля, то ли паровоза.