Бикфордов мир - Курков Андрей Юрьевич

5

Той ночью в небе появился черный дирижабль. Выключив моторы, он летел над морем в кудаугодном направлении. В гондоле дирижабля никого не было, хотя посредине ее и стояла табуретка, на полу валялся мелкий мусор, а в углу находилась большая картонная коробка, вмещавшая больше тысячи пачек сигарет «Друг».

Ночь была удивительно спокойной.

Наэлектризованная морская гладь напоминала сплошную взлетную полосу.

Лишь высоко в небе, там, где перед грозой летают дирижабли, дул легкий ветерок. Безвредный и не несущий с собою ничего, кроме потоков теплого воздуха.

Природа отдыхала, и не верилось, что ее отдых продлится долго, не верилось, что люди не устанут жить в мире и тишине.

Но ведь действительно не было для них никогда ни мира, ни тишины. То, что может позволить себе природа, – человечество себе не позволяет.

И той ночью лишь отсутствие человека создавало тишину и мир. И даже творение человека, оставшееся без своего Создателя, выглядело естественным продуктом природной эволюции птиц.

И не было ничего удивительного в том, что творение человека само по себе, без своего Создателя, смогло подняться намного выше человека. И смогло прижиться в небе, словно птица или облако.

Грицак, открыв ленд-лизовскую тушенку, которой был забит весь камбуз, ковырнул пальцами свиную мякоть и подбросил кружившим над баржей чайкам. Две камнем бросились вниз за кормом, столкнувшись, передрались между собой, а кусочек мяса тем временем, попрощавшись с глупыми птицами, нырнул кормить рыб.

Грицак ухмыльнулся и бросил чайкам еще тушенки. На этот раз одна птица, опередив остальных, склевала мясо и, словно от сытости медленно взмахивая крыльями, снова взлетела повыше, потом, расправив широкие крылья, принялась отсчитывать спиральные круги над никуда не плывущей баржей.

Старший матрос, задрав голову, швырял птицам, которых терпеть не мог, опротивевшую за последние два с лишним месяца тушенку. Швырял, словно выбрасывал, не думая ни о птицах, ни о чем другом.

Неожиданно он помрачнел, прошелся по палубе, взял в руки автомат и разрядил магазин в круживших птиц. Одна беспомощно плюхнулась в воду. А Грицак, удовлетворенно проследив за ее падением, положил автомат на палубу и присел.

От прогрохотавшей автоматной очереди в кубрике проснулся Харитонов. Поворочался на верхней койке и, полностью придя в себя, вытащил из-под подушки перечитанную уже много раз книгу П. Ионова и раскрыл ее посередине. Текст он знал почти наизусть и был от него не в восторге, о чем не раз писал в своих письмах здесь, на барже. Письма П. Ионову лежали отдельной стопкой в его тумбочке. Если бы их напечатали, вышла бы книга даже потолще ионовской, а главное, в ней было бы больше полезного смысла. Так, по крайней мере, считал сам Харитонов.

Подул холодный ветер. Грицак посмотрел на почерневший горизонт и недовольно скривил губы. Еще полчаса – и морская поверхность закипит, как вода в чайнике, и еще неизвестно, выдержит ли их баржа очередное буйство природы.

Чайки улетели. Грицак пододвинул к себе автомат, в мыслях сожалея о невозможности расстрелять из него осточертевшую стихию со всеми ее выкрутасами.

Шторм длился день, ночь и еще день и под конец вклинил баржу меж двух массивных камней, потрепал ее, отчего она, поерзав, села на прибрежную отмель крепко и надолго, потом затих. А вскоре и вода сошла, обнажив покореженное днище – по лунному желанию произошел отлив.

Грицак облегченно вздохнул. Ему было отчего радоваться и за что благодарить этот шторм. В другое время он бы проклял стихию и все ветра, но теперь перед ним был берег: песок, скалы и чуть заметная в дымке зелень деревьев. Перед ним лежала не просто земля – перед ним, избитая дождями и грозами, обветренная зюйдами и нордами, была его жизнь, ее продолжение. А что может быть важнее для человека, сдержанно и скрытно ожидавшего своей гибели?!

Все. Морские мучения позади. Кому суждено было найти смерть в пучине, тот не пропустил своей участи, как не пропустили ее немецкие матросы.

Харитонов, обессилевший от шторма, с синевой под глазами, приподнялся на локтях с койки, не веря в реальность затишья, и снова рухнул на спину. Качка его выпотрошила на неделю вперед, в ушах все еще продолжался скрежет железа, грохот ползающих по трюму ящиков с динамитом, рокот волн, с упорством бьющихся в борта.

Грицак спустился в кубрик, нашел глазами Харитонова, неприязненно сжал губы.