Капитан и Враг - Грин Грэм

Я заверил его, что не давлю на них.

– Она очень любит эклеры, – сказал он мне, – и я хочу, чтоб ты донес их в целости.

Мы прошли еще с сотню ярдов, прежде чем он снова заговорил.

– Я хочу, чтобы ты сообщил ей, – сказал он, – сообщил ей… но очень осторожно, учти… что меня месяц или два не будет.

– А почему вам самому не прийти и не сказать ей?

– Неохота заниматься объяснениями. Я не люблю лгать Лайзе, а если сказать правду, она только станет волноваться. А ты ей скажи… скажи, я даю слово чести – не забудь: слово чести, – что вернусь и все пойдет чин чином. Просто несколько месяцев меня не будет. Вот и все. И, конечно, передай ей мою любовь… не забудь: мою любовь. – Он помолчал, затем озабоченно спросил: – Ты знаешь, где мы сейчас находимся? Знаешь, как найти дорогу назад?

– Да, – сказал я, – лавка мясника через один перекресток. Я туда часто хожу.

– Ну, сынок, в таком случае я с тобой прощаюсь. Мне пора в путь. – Однако ему почему-то явно не хотелось уходить. Он спросил меня: – Вы с ней хорошо ладите?

– О" да, – сказал я, – отлично.

– Ты зовешь ее «мама», как я велел?

– Она хочет, чтоб я звал ее Лайза.

– Ох, в этом вся Лайза. Она любит, чтоб все было правильно и правдиво. Я восхищаюсь ею за это, но беда в том, что поступать правильно и правдиво бывает иной раз опасно. К примеру, куда спокойнее было бы, если б ты звал ее «мама», а не «Лайза». Если люди услышат, что ты зовешь ее «мама», они примут это на веру. И не станут задавать вопросы.

– Она говорит, люди могут удивиться, откуда я взялся.

Он немного поразмыслил над моим ответом, потом сказал:

– Да. Я об этом не подумал. Возможно, она права. Она все до конца продумывает. Научилась этому в школе страдания, бедная Лайза. Этот чертяга, твой отец…

– А она знает моего отца? – с любопытством спросил я, так как сам почти его не помнил.

– Когда-то знала, но ты не говори с ней о нем. Я хочу, чтоб она забыла. – Он повторил: – Забыла… – И добавил: – А я вот чуть не забыл самое главное. – Он достал из кармана конверт и сказал: – Отдай ей это и скажи, что, если случится какая беда, если она будет в чем-то нуждаться… пусть отдаст это она знает кому.

– «Отдаст это она знает кому», – повторил я. Это требовало запоминания – совсем как фраза на уроке грамматики.

Он спросил:

– Она счастлива там, с тобой?

– Вроде все в порядке, – сказал я.

– Я не хочу, чтобы ей было одиноко – никогда. А обо мне она хоть иногда говорит?

– О, да, – сказал я ему. – Все интересуется, когда вы объявитесь. И прислушивается к шагам.

– Мне кажется, – сказал он не очень уверенно, – она немножко привязана ко мне. По-своему, конечно.

Эта фраза пришла мне на память, когда Лайза в свою очередь сказала мне (а я только что вручил ей конверт «вместе с его любовью»):

– Право же он, мне кажется, очень привязан ко мне – по-своему. – Ни один из них, казалось, не был уверен в другом. Она добавила: – А тебе он нравится?

В те дни мы, видно, все трое немало и о многом размышляли.

– Тебе нужно хорошенько узнать Капитана, – заметила она и произнесла это так убежденно, что я по сей день помню в точности ее слова. На мгновение она как бы приоткрыла мне важный секрет, который мог прояснить и подернутое тайной прошлое, и не менее таинственное будущее, ожидавшее нас.

Что же до ближайшего будущего… ну, может быть, и не совсем ближайшего, так как я уже не могу припомнить, сколько прошло времени, прежде чем мы снова увидели Капитана, и в памяти у меня не сохранилось его возвращение. Было это через несколько недель или месяцев? Неважно; мне помнится вечер, когда он повел меня в кино – по-моему, на «Кинг-Конга». (Даже для моих юных глаз этот фильм выглядел уже тоща старым, но я помню, как Капитан, купив билеты, заметил: «В этом старом клоповнике крутят старые фильмы, а старые фильмы – они всегда самые лучшие».) Народу в кино было немного, так как было еще рано, но Капитан с большим тщанием выбирал нам места; для меня это было чуть слишком близко, и я спросил, нельзя ли пересесть на несколько рядов назад. Ответом было решительное «нет», и я заключил, что Капитан стал близорук с возрастом: мужчина за сорок представлялся мне тоща столь же древним, как пирамиды. Кинг-Конг (если это был Кинг-Конг) скакал по небоскребам с блондинкой на руках – имени ее я не помню. Все преследовали его – полиция, солдаты, даже, помнится, пожарные. Девушка сначала немного побрыкалась, но вскоре утихомирилась.