Жестокие игры - Пиколт Джоди

— Я уехала, и ты… ты…

Она не могла говорить, из глаз брызнули слезы. Эдди так устала держаться молодцом ради Джека, что бросилась в объятия отца — самое уютное место на земле.

— Дочка, — успокаивая, сказал он, — мне так жаль…

Эдди отстранилась.

— Папа, он не виноват.

— Тогда почему ты плачешь?

— Потому что я единственная, кто в это верит, — призналась Эдди.

Рой подошел к плите и налил полную тарелку картофельного супа с луком. Поставил ее перед Эдди, положил ложку.

— Ешь! — велел он.

— Не могу, кусок в горло не лезет.

Он поднес ложку дочери ко рту, и суп побежал по ее пересохшему горлу.

— Вкусно?

Эдди кивнула и взяла ложку. Рой заметался по кухне. Он положил на большое блюдо картофель и горячую морковь, добавил туда подливу и бутерброды и торжественно поставил все это перед Эдди.

Она не стала отказываться и набросилась на еду — она даже не предполагала, что так голодна!

— Лучше? — спросил отец.

Эдди почувствовала, что боль в душе немного стихла, и подумала, что, похоже, пища создает дополнительную защиту. Отец накормил ее, потому что прекрасно знал: лучший способ облегчить страдания — это смягчить надвигающийся удар.

— Успокойтесь, — заверила Джиллиан, переводя взгляд с одной подруги на другую. — Полиция ничего не знает.

Они сидели в небольшом саду за домом Дунканов, спрятавшись от посторонних глаз за зарослями роз.

— Отец меня убьет, — призналась Челси, — если узнает, что это был наркотик…

— А как он оказался там? — потребовала объяснений Уитни. — Мне очень интересно это знать, Джилли, поскольку именно ты отвечала за еду и напитки.

Остальные тоже посмотрели на Джиллиан.

— Я не говорю, что не стала бы пить чай… но я бы предпочла, чтобы выбор оставался за мной.

— Уитни, не будь такой занудой! Там его было с гулькин нос, и он не оказал на тебя никакого воздействия. Господи, от коктейля с вином и соком захмелеешь быстрее! — Джиллиан пристально посмотрела на подруг. — Подумайте хорошенько, той ночью кто-то из вас заторчал?

— Я танцевала без рубашки, — зло прошипела Уитни.

— Еще до того, как отпила из этого чертова термоса! — отрезала Джиллиан.

Глаза Мэг потемнели, в них читалось сомнение.

— Папа говорит, что это может испортить все дело.

— Мэтт Гулиган так не думает, — возразила Джиллиан.

— Только потому, что ты сказала, что наркотик принадлежал мне! Если присяжные узнают, что ты была под кайфом, они не поверят ни одному твоему слову.

— Мэг, я не была под кайфом! Не больше, чем ты.

— В таком случае почему я должна быть козлом отпущения?

Джиллиан прищурилась.

— Если ты откажешься, нам всем несдобровать.

— Почему это?

Остальные решили промолчать. Не стоит перечить Джилли. Это все знали.

— Послушай, Мэг, речь сейчас не о тебе и не обо мне. Главное — держаться вместе, чтобы наши рассказы совпадали. Как только мы рассоримся, все рассыплется.

Джиллиан нервно сглотнула.

— Не одна ты не можешь забыть ту ночь. Но разница между нами заключается в том, что ты не хочешь ничего забывать. — Мэг сжала кулаки. — Ты только, черт возьми, этим и живешь, Джиллиан! Если я скажу отцу, что никогда раньше не видела этот термос, неужели он решит, что мы ведьмы? Нет, он поверит мне на слово. Или я скажу, что это ты принесла термос, чтобы мы забалдели.

Джиллиан побледнела.

— Мэг, ты этого не сделаешь!

— Почему? — удивилась Мэг, вставая и продираясь сквозь заросли роз. — Ты же смогла поступить так со мной.

— Божественно! — вздохнул Мэтт Гулиган. — Еще раз.

Сидни Гулиган в одних чулках осторожно встала на поясницу мужа. Он хрюкнул от удовольствия, уткнувшись лицом в ковер. Молли, которая сидела в детском стульчике, захлопала в ладоши.

— Мне кажется, это не самое поучительное для нее зрелище, — заметила Сидни.

— А что такого? Мамочка топчется у папочки по спинке. Она слишком мала для метафор. — Мэтт охнул, когда Сидни наступила на особенно болезненное место. — Знаешь, почему я на тебе женился?

— Потому что я единственная женщина, которая согласилась на эти причудливые игры?

— Потому что твой вес составляет нужное количество килограммов.

Сидни осторожно ступила на ковер и села рядом, скрестив ноги.

— И что на этот раз?