Поводок - Саган Франсуаза

– Уж не хотите ли вы сказать, что, глядя на мою шею, не узнали меня в лицо?

– Нет… просто… вы очень непохожи, вы… другой… совсем другой. У вас какой-то более… более спортивный вид.

Я рассмеялся:

– Спортивный, у меня? Это что, упрек?

Ее смущение меня и позабавило, и разозлило. Я хотел услышать от нее что-нибудь по существу, ну, как я выгляжу в глазах женщины – хоть опытной, хоть девственницы, лишь бы услышать какое-то мнение.

– Ну же, Одиль? Он мне подходит больше, чем строгая тройка, или нужно что-то понаряднее? Вы предпочитаете, чтобы я носил узкие трехцветные галстуки под английским воротничком, а?

– Я не знаю, не знаю! Это так трудно решить, – бормотала бедняжка в ужасе, что предаст свою дорогую стойкую Лоранс, если начнет мне поддакивать. – Как же вы хотите, чтобы я все решила за одну минуту? – простонала она.

– Вот вам час на размышление, а потом я хочу услышать ваше мнение о моей новой одежке, хотя, по-моему, есть в этом что-то претенциозное. Решайтесь! Ну скажите мне хотя бы: так я выгляжу сексуальнее?

– Вы! Сексуальнее? – Она почти кричала. – Сексуальнее! – И от негодования уже просто верещала.

Я рассмеялся: подумаешь, какое богохульство – наречь меня сексуальным.

– Ну да, сексуальнее! – настаивал я. – То есть привлекательнее в плотском отношении.

– Я это отлично знаю, но считаю, между нами подобные слова неуместны. Вот и все, Венсан, – заявила она со сдержанным благородством.

Она подпустила в свой голос нотки презрения, стянула с носа очки, но из-за того, что стояла, ссутулившись, между стеной и письменным столом, вцепившись пальцами в спинку стула, презрительная поза ей не слишком удалась. Без очков ее красивые близорукие глаза скользили по моему лицу, но словно вовсе не видели меня; мне вдруг стало так не по себе, что я подошел к Одиль и крепко поцеловал ее в губы. От нее пахло фиалкой, как всегда пахнет от женщины, которая с утра до вечера сосет фиалковые пастилки, и это было очень даже приятно.

– Боже мой! – сказала она, когда я ее отпустил. – Боже мой! – И приникла ко мне.

Я поставил ее, как ребенка, на ноги, погладил по волосам, умиленный фиалковым запахом, который мне кого-то напоминал, но кого? Боюсь, что бабушку. Неудачный я выбрал момент, чтобы вспомнить о своей бабушке.

– Может, вы предпочитаете, чтобы вас целовал тот, кто носит воротнички «Клодин»?^[9] – нахально осведомился я.

– Но… но… – Она почему-то перешла на шепот. – Но это совсем не то, что вы думаете. – Ее взгляд блуждал. – Воротнички «Клодин» для женщин!

Я наклонился и, продолжая говорить, принялся невозмутимо целовать ее в нос, губы, лоб, волосы. От нее приятно пахло – пахло недорогим туалетным мылом «Сантал», но особенно пахло фиалкой.

– Так вы говорите, мужчины не носят воротнички «Клодин»… Что ж, вот я и избавился от одного из своих дорогостоящих предрассудков. Эта фиалка изумительна… Мне мерещится, будто я со своей бабушкой. Да-да, конечно!

– С бабушкой? – опрокинуто повторила она в ужасе, начав потихоньку отвечать на мои поцелуи.

– Она тоже сосала фиалковые леденцы, – уточнил я, чтобы успокоить Одиль. – Вы шутите? Я ничем предосудительным с моей бабушкой не занимался.

– Но мы поступаем плохо, плохо! – залепетала она ребячливым и глуповатым голосом. – Венсан, вы… вы отдаете себе отчет? Лоранс – моя лучшая подруга!

Я поцеловал ее в последний раз и отошел с каким-то размягченным, легким сердцем. Вот и обновил свой дикий костюмчик. Пусть Одиль и не красавица, но, когда ее целуешь, что-то в ней проступает такое легкое и неприкаянное, чего не найти и у шести очаровашек, вместе взятых.

– Обещайте мне, что больше это не повторится, – сказала она, потупив глаза.

– Ну и как я могу вам такое пообещать? – ответил я со всей галантностью, на какую был способен. – Но я постараюсь… обещаю, что буду стараться. Послушайте, Одиль, вы же знаете, как я люблю Лоранс. Она моя жена, моя супруга, вы понимаете, что нас связывает.

Я прошел в студию и постарался стереть с лица следы невероятно стойкой губной помады. Посмотрев на себя в зеркало, я почувствовал… нет, не симпатию, скорее, сострадание к этому темно-русому и смуглому человеку – «ваши цвета, мсье!» – к этому чужестранцу, с которым я был так близок и далек, с которым я так много спал, а жил так мало, с кем часто развлекался, но не разговаривал никогда. Я едва расслышал ответ Одиль:

– Венсан, вы правы; Лоранс поразительная…