Информация - Эмис Мартин

С ожесточенностью можно смириться. Только посмотрите, как мы все с ней прекрасно уживаемся. Но случилось кое-что похуже, и вот тогда-то и начались настоящие беды. Стояла вязкая, липкая осень, Ричард перестал встречаться с девушками (к тому времени он был уже женат). Джина была беременна, и она не просто ждала ребенка — она ждала двойню. На четвертый роман Ричарда «Невидимые черви» продолжали поступать отрицательные отзывы (заслуживает ли это мертворожденное дитя заглавной буквы и кавычек?). Мысль о том, что он превысил банковский кредит, буквально высверливала ему череп каждый раз, когда он собирался с духом об этом подумать. И теперь представьте, какое удовольствие испытал Ричард, когда его самый давний и самый глупый друг, Гвин Барри, объявил о том, что его первый роман, «Город вечного лета», принят одним из ведущих лондонских издательств. Ричард, в общем, понимал, что все самое плохое рано или поздно обязательно должно случиться, и потому был к этому готов — в общем, он, так или иначе, этого ждал. Ричарда уже давно забавляли исповеди Гвина о его литературных амбициях, и он, презрительно фыркая, пролистал «Город вечного лета» и пару его заброшенных предшественников — более ранних редакций. «Город вечного лета» — о чем это? В романе описывался Оксфорд, где двадцать лет назад повстречались два писателя. Сначала они жили вместе в мрачном Кебл-колледже, а потом вместе снимали квартиру на улице Вудсток-роуд. Прошло двадцать лет, подумал Ричард, и сегодня мне уже сорок. О, боже, куда они улетели? Первый роман Гвина был автобиографичен, как почти все первые романы. Ричард присутствовал на его страницах небрежно загримированный (неразборчивый в сексуальных связях коммунист, со своими стихами и «конским хвостом»), но при этом он был описан тепло и даже в романтическом свете. Сам Гвин представлен в качестве рассказчика — бледного и болезненного валлийца, и в соответствии с условностями жанра именно он за всем бесстрастно наблюдает — в то время как реальная жизнь обычно делает все, чтобы статист так и остался статистом, ничего не поведав миру. Тем не менее Ричард считал, что образ Гвина был единственной сильной стороной книги: стопроцентный придурок, сообщающий голые факты о мире придурков. Все остальное была чистой воды ахинея, невероятно скучная и невыразительная. Книга старалась быть «трогательной», но трогательным в «Городе вечного лета» было только одно — он искренне считал себя романом. После выхода в свет роман расходился слабо, сопровождаемый незаслуженно благосклонными рецензиями, принадлежавшими перу Ричарда. На следующий год маленькая книжечка в мягкой обложке еще кое-как продавалась месяц или два… Можно было бы сказать, что Ричард переживал свежий провал своего шестого романа (но вряд ли провал бывает свежим, от него всегда несет затхлостью, и он слабо шипит, как прокисший йогурт), когда Гвин прислал ему выправленную корректуру своего второго романа — «Амелиор». Читая «Город вечного лета», Ричард фыркал, ну, а читая «Амелиор», он хихикал, гоготал и издавал тирольские трели: его веселили авторские слащавость и вкрадчивость, манерные точки с запятой, полное отсутствие юмора и острых поворотов сюжета, заемные образы, умилительная простота композиции, игрушечная симметрия… Так о чем же он, собственно, — «Амелиор»? Эта книга не была автобиографической: в ней рассказывалось о группе молодых людей в какой-то неназванной стране, которые взялись организовать сельскую общину. И им это удалось. И на том книга заканчивалась. Этот роман, с точки зрения Ричарда, вообще не стоило писать, а в законченном виде он был просто обречен на провал. Ричард с нетерпением ожидал дня, когда книга увидит свет.

Заговорив о терпении или о качестве, ему противоположном, я полагаю, мы можем ненадолго переключиться на точку зрения близнецов Ричарда — Мариуса и Марко. Ричард не был строгим и требовательным отцом, ему была свойственна терпимость, которую мальчики, как мне кажется, согласились бы назвать терпением. Ричард никогда их не ругал за испачканную одежду или разбросанные игрушки — эта миссия была возложена на Джину. Ричард не кричал, не бушевал, не раздавал шлепки направо и налево. Все это приходилось делать Джине. И наоборот, когда дети оставались с Ричардом, они объедались мороженым и чипсами, часами смотрели телевизор и крушили мебель, пока он сидел в своем таинственном кабинете, тяжело склонившись над письменным столом.