Сын цирка - Ирвинг Джон

— Вероятно, я недооценил тяжести его ранений. Придется взять Мартина с собой в госпиталь. Нужно хотя бы временно за ним присматривать, — сказал доктор.

Когда Дарувалла осторожно подошел к иезуиту, тот уже надел свою церковную одежду и что-то искал в чемодане.

— Они взяли только мои железные бусы и мирскую одежду. Придется купить какие-нибудь дешевые местные вещи. Не очень удобно появиться в колледже в таком виде, — заметил Миллс, пристегивая белейший воротничок.

Дарувалла подумал, что иезуиту не следовало ходить по Бомбею в подобном виде. Требовалась какая-нибудь одежда, которую мог бы надеть этот сумасшедший. Доктор размышлял, кто сможет побрить миссионеру голову.

Джулия просто не сводила глаз с Мартина Миллса, особенно после того, как он в очередной раз изложил историю своего приезда в Бомбей. Она была им очарована и вела себя, как застенчивая школьница. Для человека, давшего клятву воздержания, иезуит свободно держал себя с женщинами, тем более с теми, кто выглядел старше него.

Сложность предстоящего дня пугала Даруваллу, словно необходимость ходить следующие двенадцать часов с железным обручем на ноге, который выбросил миссионер. Перспектива представлялась ему такой, как если бы каждый его шаг сопровождал разъяренный Вайнод, размахивающий кнутом миссионера. Однако и мешкать было нельзя. Пока Джулия наливала Мартину чашечку кофе, Фарук торопливо просмотрел книжную библиотечку в чемодане иезуита. Книга отца де Мелло «Садхана: путь к Богу» вызвала пристальное внимание доктора, поскольку в ней он обнаружил потрепанную страницу и сильно подчеркнутое предложение: «Одним из наиболее сильных препятствий для молитвы является нервное напряжение». Дарувалла подумал, что именно поэтому он не может молиться.

В холле доктору и миссионеру не удалось ускользнуть от бдительного жильца с первого этажа, который являлся членом комитета жильцов дома.

— Вот так! Вот ваш киноактер — звезда экрана! А где же ваш карлик? — убийственно заорал мистер Муним.

— Не обращайте никакого внимания на этого человека. Он абсолютно сумасшедший, — шепнул Фарук Мартину.

— Карлик в чемодане! — закричал Муним.

Жилец ударил ногой по чемодану миссионера, однако поступил опрометчиво, имея на ногах легкие сандалии. По искаженному от боли лицу мистера Мунима стало понятно, что ударил он ногой по одному из самых тяжелых изданий библиотеки миссионера. Вероятно, это мог быть «Компактный словарь Библии» — который хотя и компактный, но не мягкий.

— Уверяю вас, в этом чемодане нет карлика, — начал объяснять Мартин Миллс, однако доктор потащил его к выходу, в душе удивляясь готовности миссионера говорить с любым человеком.

В аллее они увидели, что Вайнод спит в машине. «Амбассадор». К боковой двери со стороны водителя прислонился именно тот «любой человек», которого доктор больше всего боялся встретить. Он представил, что никто другой не сможет так сильно возбудить фанатизм миссионера. Разве что найдется еще ребенок без обеих рук и ног. По тому, как блеснули глаза будущего священника, Фарук понял: ребенок-калека в достаточной степени вдохновил Мартина Миллса.

Мальчик — птичье дерьмо

Это оказался тот самый попрошайка, что встретился доктору прошлым утром, тот самый, который стоял на голове на пляже Чоупатти и спал на песке. Вид раздавленной слоном ноги снова разбередил его душу, поскольку противоречил его представлениям о стандартах ортопедии. Мартин увидел темные гнойные выделения в уголках глаз попрошайки. Казалось, больной ребенок уже схватился за распятие. Иезуит лишь на секунду отвел глаза от мальчика, чтобы посмотреть на небо, однако этого было достаточно и маленький нищий исполнил популярный в Бомбее трюк под названием «птичье дерьмо».

Как представлял себе Дарувалла, этот грязный трюк обычно исполнялся следующим образом: пока одной рукой человек указывал на несуществующую в небе птицу, другой этот маленький негодяй хватал прохожего за туфли или за брюки и оставлял на них кусочек «птичьего дерьма». Это вещество напоминало беловатую замазку и годился для него любой пузырек с небольшим отверстием, через которое и попадала на клиента жидкость типа свернувшегося молока или взболтанного на воде теста. Впечатление было такое, что на обувь или на брюки налипло настоящее птичье дерьмо. Когда вы опускали глаза с неба, так и не увидев птицу, на вас уже красовались ее испражнения, а сопливый маленький попрошайка вытирал их с помощью куска материи. Приходилось давать ему за это одну-две рупии — все это понимали.