Меня создала Англия - Грин Грэм

Он вспомнил Чикаго. Он был счастлив в Чикаго; в ту пору там не знали гангстерской войны. Это было давно, еще до Барселоны; но почему он там был счастлив – он не мог вспомнить. В памяти остались только скованное льдом озеро, комнатка с подвесной койкой, мост, где он работал, и как однажды ночью шел снег и он купил бутерброд с горячей сосиской и, укрывшись от ветра, ел его под аркой моста. Наверное, у него были приятели, но он никого не помнил, наверное, были девушки, но он не помнил ни одного лица. Он был тогда сам по себе.

А сейчас он себе не принадлежал, он ощущал бремя своего положения даже здесь, в этой светлой воздушной комнате с белыми стенами, под неотступным взглядом посланника поверх спиртового чайника. Он уже знал, что вскоре его ждет привычный допрос: каковы перспективы с каучуком? есть ли вероятность бума в отношении серебра? Кофе Сан-Пауло, мексиканские железные дороги, реформы в Рио, и в итоге благодарственная жертва, своего рода покровительство: я велел своему маклеру купить на двести фунтов акции вашего нового предприятия, словно Эрик Крог должен чувствовать бесконечную благодарность автору «Виолы и лозы» за доверенные взаймы двести фунтов. Голоса накатывали волнами, разбивались о фигуру посланника, выпрямившегося перед своим рокингемским фарфором, слабеющим журчаньем подбирались к Крогу, замирали в нескольких шагах, стремительно возвращались вспять, вздымались и рассыпались над чайным столиком. Его покинула даже дама с ястребиным лицом; она не лучше других могла поддержать финансовую тему; ни его терпеливое бодрствование в опере, ни степенные фокстроты с Кейт в избранном обществе, ни вечерние приемы в окружении шкафов с собраниями сочинений – ничто не могло убедить их в том, что у него такие же интересы, как у них. И что же, думал он, наугад раскрывая «Виолу и лозу», – они правы: я ничего не смыслю в этих вещах. Сюда бы Кейт.

Лакей отворил дверь и неслышно направился в его сторону. – Междугородный разговор с Амстердамом, сэр. – Эти слова зарядили его энергией, он снова почувствовал себя счастливым, выходя из гостиной и через радужную картинную галерею следуя за лакеем в кабинет посланника. Он выждал, когда человек уйдет, и взял трубку. – Хэлло, – сказал он по-английски. – Хэлло. Это Холл? – Ответил очень слабый, очень ясный голос, выскобленный, вычищенный и выглаженный расстоянием:

– Это я, мистер Крог.

– Я говорю из английской миссии. Прежде всего: что на бирже?

– Они до сих пор выбрасывают.

– Вы, конечно, покупали?

– Да, мистер Крог.

– Цену сохранили прежнюю?

– Да, но…

Да, но… – все тот же неуверенный голос с едва заметным акцентом кокни, он не переменился со времени их тесной квартирки в Барселоне. Говорю тебе, серьезного трения нет. Да, но… Он почувствовал раздражение против Холла; кроме преданности, других достоинств у него нет; странно, ведь в свое время они были близкими приятелями, называли друг друга Джим и Эрик (не как сейчас – Холл и мистер Крог), одалживали друг другу выходной костюм, пили вино в погребке возле арены для боя быков. – Продолжайте покупать. Не давайте цене спуститься ниже, чем на полпроцента.

– Да, мистер Крог, но…

Не полагайся Крог на него, как на самого себя. Холл, а не Лаурин был бы сейчас директором. Холл и Кейт. Кейт и Холл.

– Слушайте, – сказал Крог. – Сырье это почти никакой ценности не представляет. Будет только лучше, если мы его приберем к рукам. Надо избежать вопросов. – Холлу нужно все объяснять, как ребенку. – Если ИГС осилит…

– Безусловно, осилит. Сейчас у нас Румыния, через неделю-другую пойдет Америка.

– Деньги поджимают.

– Деньги я всегда достану.

– Три минуты, – объявила станция.

– Одну минуту, – заторопился Холл, – у меня еще.

– Что такое?

– Три минуты.

– Донген… – Голос Холла отхватили, словно кусок жести ножницами; телефон свистнул, застонал, донес умирающий голос: «Une femme insensible» – потом все затихло, и в дверь постучали. – Войдите, – сказал Крог.

– Дорогой мой, – посланник просунул в дверь голову и на цыпочках вошел в комнату, – я не хотел вас беспокоить, но пришлось сбежать от этих граций. Одна растяпа отбила край у чашки. Ах, я вижу, вы еще говорите. – Нет, – сказал Крог, – я кончил, – и положил трубку. – Мученик, – продолжал посланник, – все время на телефоне. Деньги, цифры, акции – с утра и до ночи. Вчера вы даже не выбрались в оперу – это правда?

– Да, – ответил Крог. – Собирался, но дела помешали. – На днях, – сказал посланник, – я приобрел акции вашего последнего выпуска.