Меня создала Англия - Грин Грэм

Правда, потом был Холл; мы любили пить дешевое красное вино возле арены для боя быков, разговаривали; мы подолгу говорили – до ночи, всю ночь напролет. О чем? О машине, о трении, о расширении металлов. Больше он ничего не мог припомнить.

– Ваша машина, герр, Крог.

Он взял со стола биржевой листок и сделал вид, что погружен в чтение. Зачем я еду?

Он плохо вникал в то, что пробегал глазами.

– Ваша машина, герр Крог.

– Я слышу. Сейчас.

Он заглянул в конец списка.

Сумрачно, без тени улыбки Крог подумал: «Какой я застенчивый».

Не радовала даже мысль, что скоро в этот список войдет его собственная компания, в дополнение к бюллетеням Стокгольма, Лондона, Амстердама, Берлина, Парижа, Варшавы и Брюсселя.

Шутка, думал он, потом вопрос о семье; что предложить – сигару или сигарету?

– Вообще-то тут должны ходить катера, – сказал Энтони. – Ты уверена, что их нет?

– Помолчи, – насторожилась Кейт, – это не лифт? – Ей не удавалось скрыть тревогу; она все очень хорошо рассчитала, но по ее голосу он понял, что в Кроге даже она не может быть уверена наперед. – Что ты будешь делать, если он меня не возьмет? – спросил Энтони.

– Что ты будешь делать?

– А-а, – отмахнулся Энтони, – куда-нибудь приткнусь. Велика беда! – Ни дать ни взять бывалый вояка, привычный к длинным переходам со скудным пайком, – такого измором не возьмешь; он вел войну, в которой просто выжить было самой крупной победой.

Бледная, с напряженно застывшим лицом, Кейт притулилась в простенке между книжным шкафом Крога и дверью в его комнату, и он знал, что ей страшно за него. Он хотел растолковать ей, что она напрасно боится, но не знал, как это сказать. «Мне не впервой перебиваться», – нет, не то. Ведь что главное: любой ценой выжить; выпадет маленькая радость – это, считай, уже счастье: неожиданная выпивка, неожиданная девушка. Вот, пожалуй, единственный урок, который он хорошо усвоил в школе. Все плохое рано или поздно кончалось; бывали передышки, выпадали минуты счастья – болезнь, чай в комнате экономки, наказание, после которого ты герой дня. Так на многие годы прививается умение мириться с обстоятельствами, ладить с людьми, довольствоваться походным пайком.

Но Кейт, он понимал, – Кейт иной породы: она всегда к чему-то стремилась, и даже не это (потому что он тоже к чему-то стремился: взять хотя бы его патентованную рукогрейку – он стремился разбогатеть) – нет, главное – Кейт никогда не теряла надежды. А его теплый располагающий взгляд, крепкое рукопожатие и легкая шутка прикрывали разуверившуюся во всем пустоту.

Когда он снова заговорил, в его голосе появились покровительственные нотки, точно перед ним был ребенок, впечатлительный ребенок, фантазерка. – Не трепи себе нервы, Кейт: что скажет, то и будет. Право, не стоит.

Давай отвлечемся. Ознакомь меня с обстановкой. Это его книги?

– Да.

– Он их читает?

– Вряд ли.

– А там что?

– Его спальня.

Не получалось у нее расслабиться; теперь уже он чувствовал себя старше, сильнее, опытнее. Он был в своей стихии, ему не привыкать скрашивать ожидание, с завидной легкостью прогоняя мрачные мысли. В школьной спальне и на подвесной койке он, бывало, обмирал от страха, что кто-нибудь сдернет простыню или в белом полотняном костюме на пароход поднимется таможенник. Но годы научили его быть благодарным за передышку и ничего вперед не загадывать. Сейчас я один в спальне, сейчас мне хорошо на моей койке, сейчас я еще некоторое время с Кейт, с другом. Он толкнул в сторону дверь огромного раздвижного шкафа и обнаружил густую чащу костюмов. – Похоже на лавку старьевщика, – сказал он. – Он что, закупает их оптом? – Он начал считать и на двадцатом бросил. – Материал ничего, но покрой… Этот красный в полоску ярковат, тебе не кажется? Галстуки. Богато, но расцветка… – Галстуки висели пестрой связкой мертвых тропических рыб. – Меня силой не заставишь носить такие, – сказал Энтони. – Беда с иностранцами – не умеют одеваться. Разве ты не помогаешь ему выбирать?