Лондонские поля - Эмис Мартин

— А тебе — э-э — должно быть стыдно… подвел нас в четверг, — сказал Кит, ковыряя в ногтях дротиком. Гай пригляделся: у Кита был маникюр! Исчезли без следа и кожные заусенцы, и струпья, прокопченные никотином. — Это было… Это вызвало немалое разочарование.

— Да я и сам очень жалею, что не смог прийти, — сказал Гай. — Просто сын опять заболел, и в тот вечер у нас не было — не было выбора. Я просидел с ним всю ночь напролет.

— А жена твоя здорова или как? — спросил Кит с озадаченным видом.

— Не понял?

— Она как, на ногах?

— Как это? Прости, что-то я не понимаю.

Кит больше не выглядел озадаченным. У него теперь был вид всего лишь легкого удивления и легкого же неудовольствия. Обернувшись на дюйм-другой, он повел бровью в сторону Понго, и тот понятливо наполнил его кружку снова. Тогда Кит наставил свой дартсовый палец на Гая и не опускал его, пока Гай не сказал:

— А, мне того же самого.

Кит отвел взгляд. Казалось, он весьма неспешно ощупывал языком свои зубы. Потом стал насвистывать — всего три случайных ноты, одна выше другой. Провел рукою по волосам, недавно подстриженным, взбитым и экстравагантно уложенным.

— Да, жаль, что я пропустил твое выступление, — сказал Гай. — Но все равно, ты, Кит, молодец. — Он протянул было руку к его плечу, его струящейся коричневой рубашке, но потом передумал. — Я слышал, ты и в самом деле…

— Кит! Телефон в автомобиле!

— Э… прошу извинить, я отлучусь на минутку, хорошо, Гай?

Гай стесненно стоял у стойки со своей кружкой, то и дело почесывая у себя в затылке. Время шло. Он оглянулся и посмотрел (чувствуя при этом, что наклон его головы выражает смутный испуг), как Кит снова вступает в паб из уличного сияния и останавливается у двери, чтобы обменяться парой слов с Ходоком и Збигом-первым.

— Гос-споди, — сказал Кит самым проникновенным своим голосом. — Никакого покоя от этого бабья! Ни расслабиться не дадут, ни выпить немного.

Гай отвернулся.

Затем, с полной серьезностью и молчаливым обещанием осторожности и благоразумия, Кит увлек Гая к «фруктовому бандиту», в который стал опускать одну за другой однофунтовые монеты, и под его репертуар, состоящий из электронного бормотания и позвякивания, принялся доверительно нашептывать.

— Я так рад, что ты снова побывал у Ники, — сказал Кит (бу-бу-бу… пиу… чунг!) — Ее просто не узнать.

— Не понял?

— Никакого, блин, сравнения. — Бу-бу-бу… пиу… чунг! Мьяу-мьяу-муьяу! — И следа нет от прежней хандры — мол, какой во всем этом смысл? Нет смысла. Какой смысл?.. Она преобразилась.

— Ах да, ты заходил к ней, чтобы…

— Разобраться с ее колонкой.

— Понятно.

— Посмотреть, что там у нее с колонкой. — Стук-и-стук-и-стук! — и-стук. Бур-бур… кру-кру… динь-динь… бом: плюх! — Слышь, а ведь она, типа, исключительная женщина. Только не ахти как разбирается, как устроен мир. Согласен?

— Вполне, — сказал Гай.

Кит покачал головой и улыбнулся, словно бы добродушно укоряя себя самого.

— Я, когда первый раз туда зашел, подумал было, что она из этих… — Бу-бу-бу… пиу… чунг! — Ну, из таких пташек, которые попросту… Да ладно, ты знаешь.

Гай неожиданно кивнул. Мьяу-мьяу-мьяу!

— Что просто истекают соком. Сам знаешь. У которых все время капает. Так, что весь пол залит — поскользнуться можно. Пробудешь у них минут пять, занимась собственными делами, как вдруг… — Стук-и-стук-и-стук-и-стук.

— Знаю я таких.

— И пяти минут у ней не пробудешь, а она уже чмокает тебя во все места. — Бур-бур… кру-кру… динь-динь… бом: плюх! — Входишь, снял куртку, оглядываешься — а она уже твой ствол захомутала.

Бу-бу-бу… пиу… чунг! Бур-бур… кру-кру… динь-динь… бом: плюх! Бу…

— Точно, — сказал Гай.

— Вот именно, что точно. А в ней — ну ни грамулечки от всего этого. В ней? Да ни в коем разе. Что называется, блюдет себя от и до. Ничего не скажешь: настоящая леди… Нет, ты только посмотри на эту хреновину!

Отвесив ему несколько толчков и шлепков, Кит оставил «бандита», который не прекращал покачиваться на своей станине, и увел Гая обратно к их выпивке. Там он устроился поудобнее — откинулся на стойку, опершись об нее локтями.

— Да, — сказал Гай, который, казалось, стал спокойнее, — в некоторых отношениях она совершенно наивна.

— И это меня не удивляет.

— Чуть ли не от мира сего.

— Это одно и то же.