Дальний умысел - Шарп Том

И оба погрузились в угрюмое молчание.

— Почему он не сможет поехать? — спросил Пипер.

— Нездоров, — сказала Соня.

— Робкий, замкнутый, — подхватил Френсик. — Недаром ведь укрылся за nom de plume.^[11]

— За пот de plume? — переспросил Пипер, пораженный тем, что какой-то автор не хочет видеть своего имени на обложке книги.

— Да, это очень печально, — сказала Соня. — Вот он не поедет — и два миллиона долларов пойдут псу под хвост.

— Два миллиона долларов? — повторил Пипер.

— И все потому, что у него остеохондроз, а американский издатель все равно требует рекламного турне.

— Какой ужас, — сказал Пипер, а Френсик и Соня кивнули еще угрюмее.

— Вдобавок у него ведь жена и шестеро детей, — заметила Соня. Френсик вздрогнул. Жена и шестеро детей возникли помимо сценария.

— Какой ужас, — сказал Пипер.

— Остеохондроз в последней стадии, — продолжил Френсик, — значит, новой книги уже не будет. — Это возникло тоже помимо сценария. Но Соня была тут как тут.

— Ему бы эти два миллиона — может быть, хватило бы на этот, знаешь, новый курс лечения…

Френсик поспешил за другой порцией напитков. Есть риск перестараться.

— Послать бы кого-нибудь вместо него, — сказала Соня, искательно и сурово заглядывая в глаза Пиперу. — Ведь у него nom de plume, американский издатель его в глаза не знает… — Она многозначительно прервалась: авось дойдет.

— А почему нельзя сказать всю правду американскому издателю? — спросил Пипер.

Вмешался Френсик, вернувшийся с двумя одинарными и одной тройной порцией джина.

— Потому что Хатчмейер такой сукин сын, что сразу воспользуется несчастьем и сбавит цену, — сказал он.

— Кто такой Хатчмейер? — полюбопытствовал Пипер.

— Это уж ты ему объясни, — сказал Френсик Соне.

— Да как сказать — крупнейший американский издатель. Он продает больше, чем все лондонские издательства, вместе взятые, а уж если покупает, то покупает с потрохами.

— А если нет, то дело плохо, — прибавил Френсик.

— Вот удастся уломать Хатчмейера, чтобы взял «Поиски», — разъяснила Соня, — и конец всем вашим трудностям. Пишите себе спокойно — деньги будут, книги пойдут.

Пипер представил такую лучезарную перспективу и отхлебнул тройного джина. Сколько уж лет он ждал этого самого: увидеть наконец «Поиски» в печати, и вот если Хатчмейер согласится… о, блаженство! В его отуманенном мозгу забрезжило встречное понимание. Соня это заметила и поспешила помочь.

— Если бы, конечно, как-нибудь свести вас с Хатчмейером, — сказала она. — Положим, он думает, что вы написали «Девство».

Пипер уже воспринимал.

— И взял бы «Поиски», — сказал он, слабея под тяжестью немедленных сомнений. — А сам автор этой книги — он не против?

— Против? — сказал Френсик. — Милый человек, вы ему одолжение сделаете. Другой книги он не напишет, а если Хатчмейер откажется…

— Вам только и нужно поехать вместо него в турне, — сказала Соня. — Не более того.

Френсик шлепнул карту покрупнее.

— Заплачено вам будет двадцать пять тысяч долларов плюс проездные расходы.

— A реклама какая! — сказала Соня. — Да заодно и отдохнете.

Пипер был совершенно согласен. Да заодно и отдохнет.

— А это никак не противозаконно? Поехать и притворяться, что написал чужую книгу? — спросил он.

— Разумеется, с позволения подлинного автора: с письменного позволения. Нет, ничего противозаконного. Хатчмейеру знать об этом необязательно — но куда же ему читать все купленные книги: он бизнесмен! Ему надо, чтоб автор был тут как тут, подписывал книги и показывался публике. И второй роман он закупает на корню.

— Но вы же говорили, что автор второго романа не напишет? — недоуменно спросил Пипер.

— Вот именно, — парировал Френсик, — значит, вторая книга того же автора и будет «Поисками утраченного детства».

— Попадете в обойму, — сказала Соня. — Вы заодно с Хатчмейером — это стопроцентный успех.

Они свернули за угол в итальянский ресторанчик и продолжили беседу. Пипера все-таки что-то смущало.

— Но если Коркадилы берут «Поиски», значит, все затрудняется? Они же знают автора той, другой книги.

— Нет-нет, в лицо не знают, — заверил Френсик. — Видите ли, все дела он ведет через нас и в Лондон явиться не может, так что это останется между нами троими. Никто другой не узнает.