АУТ - Кирино Нацуо

— Скоро вернусь, — пообещал Дзюмондзи, прежде чем исчезнуть за дверью.

Масако надела фартук.

— Ну, Шкипер, устанавливай линию на восемнадцать.

8

Кадзуо медленно поднимался по скрипучим металлическим ступенькам к своей комнате на втором этаже панельного дома, служившего общежитием для бразильских рабочих. Семейные пары занимали отдельные комнаты, а одиночкам вроде него приходилось делить скромную жилплощадь с кем-то из соотечественников. Маленькая спальня, кухонька и душевая — не разгуляешься, зато до фабрики рукой подать.

Поднявшись на верхнюю площадку, Кадзуо остановился и огляделся. У дома через дорогу хлопало под порывами холодного ветра вывешенное на просушку белье. Под бледными уличными фонарями виднелись засохшие бурые хризантемы. Даже сейчас, в самом начале зимы, все выглядело пустынным, заброшенным, унылым. А в Сан-Паулу скоро лето. По улицам плывут запахи шоро и фехьода, воздух насыщен ароматами цветов, по тротуарам прогуливаются девушки в легких летних платьях, на площадках играют дети, со стадиона доносятся крики болельщиков «Сантоса». Что же он делает здесь?

Неужели это и есть родина отца? Кадзуо еще раз обвел взглядом неприветливый ландшафт, но быстро опустившаяся темнота успела скрыть все, кроме нескольких освещенных окон в соседних домах да мерцающих за ними голубоватых огней фабрики. Сможет ли он когда-либо назвать это «домом»? Прислонившись к металлическим поручням, Кадзуо закрыл лицо руками. Альберто наверняка смотрит телевизор в комнате, так что единственным местом, где можно побыть одному, остается коридор.

Он поставил перед собой две, точнее, три задачи. Первая — продержаться на фабрике два года и заработать на машину; вторая — заслужить полное прощение Масако; и третья — освоить японский так, чтобы объясниться с ней. В данный момент, похоже, выполненной можно было считать только одну, третью. Он добился больших успехов в изучении языка, но та, для кого все это делалось, отказывалась разговаривать с ним. До сих пор ему не представилось ни малейшего шанса даже попытаться убедить ее в своем раскаянии.

Да и существует ли оно, полное прощение? Кадзуо ведь искал не просто прощения, а такого прощения, которое оставляло бы надежду, что когда-нибудь Масако сможет полюбить его. И если его нет, то зачем тогда все остальное? Вышло так, что Масако стала для него самым тяжелым испытанием. Да и не испытанием даже, а фактом реальности, с которым он ничего не мог поделать. А раз так, то подлинное испытание заключалось в другом: в выработке в себе способности принимать то, что невозможно изменить. Осознав это, Кадзуо едва не расплакался.

Пора уезжать, внезапно решил он. С него хватит — к Рождеству он будет уже в Сан-Паулу. И если денег на машину не хватит — пусть. Здесь ему делать нечего, как только складывать коробки с ненавистными завтраками. А если он захочет освоить компьютер, то сможет сделать это и в Бразилии. Нет, оставаться здесь — это изводить себя.

Едва приняв решение, Кадзуо испытал неимоверное облегчение, как будто с плеч свалилась тяжкая ноша, как будто рассеялись хмурые серые тучи. Все его тесты и испытания показались неважными и пустяковыми — он стал самым обычным человеком, проигравшим сражение с самим собой. Кадзуо с тоской посмотрел в сторону фабрики, и в это мгновение снизу донесся тихий женский голос.

— Миямори-сан? — Он посмотрел вниз, не веря своим ушам, но там, на улице, действительно стояла Масако. На ней были джинсы и старая куртка с заклеенными скотчем дырками на рукавах. Кадзуо смотрел на нее, совершенно ошеломленный невероятным появлением женщины, о которой он только что думал. — Миямори-сан? — снова позвала она, уже немного громче.

— Да, — отозвался он и стал торопливо спускаться по хлипким ступенькам.

Масако отступила в тень, подальше от круга света, как будто не хотела, чтобы ее увидели из окон первого этажа. Внизу Кадзуо остановился в нерешительности, потом последовал за ней. Зачем она пришла? Что ей надо? Помучить его? Потухший было интерес к поставленным и неисполненным заданиям вспыхнул с новой силой, как костер, в который подбросили вязанку сухих веток.

— Хочу попросить вас об одолжении, — сказала она, глядя ему в глаза.

В своем стиле — напрямик, без обиняков. Вблизи лицо Масако казалось осунувшимся, похожим на туго смотанный клубок ниток. Клубок, который не желает разматываться. Но все равно оно было прекрасно. Сколько же времени прошло с тех пор, как он вот так же стоял перед ней!