Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках - Аксенов Василий Павлович

Пять лет назад, в конце 1989-го, Ваксон и Ралисса впервые после изгнания приехали в Москву. Никто их тогда сюда не звал, они оставались персонами нон грата, лишенными советского гражданства, предателями, укрывшимися на замаскированных под университетские кампусы базах ЦРУ. Только один человек дерзнул — посол США Джек Матлок, проживающий с женой Ребеккой в великолепном особняке Спасо-хаус в Арбатском околотке, возле Собачьей площадки. Там и поселили его личных гостей, в комнатах наверху, где ванные были в полтора раза больше спальни. Там они и прожили десять дней под двойной охраной — спецслужбистов СССР и морпехов США.

Старый друг драматург Юлиан Греку устроил вечеринку в честь подозрительной четы. Позвонил Роберту, который в то время занимал следующие посты: Секретарь Союза писателей СССР, Председатель иностранной комиссии Союза писателей СССР, Председатель правления Центрального дома литераторов, депутат Моссовета, член Бюро МГК КПСС, ну и так далее.

— Послушай, старый, — сказал ему Юлиан, — у меня будут гости, Ваксон с Ралиссой. Если придешь, будем рады. Ну а если не сможешь, все пойму.

— Да ты что, Юл? — возмутился Эр. — Чтобы я не пришел повидать Ваксу? Гори все огнем, обязательно придем вместе с Анкой!

Всю эту шумную вечеринку Ваксоны просидели рядом с Эрами на продавленных греческих диванах. Роберт, как всегда, много курил. Политические хохмы не подхватывал, но смеялся вместе со всеми. Фотографировались с Ваксой, обняв друг друга за плечи. В целом Роберт выглядел очень грустным; задним числом можно подумать, что он уже тогда чувствовал приближающуюся грозу.

Вел панихиду Ян Тушинский, и делал он это с безупречным тактом и с подлинной глубочайшей грустью. Он приглашал людей сказать слова прощания, а в промежутках читал стихи Роберта.

• Мы цапаемся жестко,
• Мы яростно молчим
• Порою — из пижонства,
• Порою — без причин.
• ……………….
• Ошибок не прощаем,
• Себя во всем виним.
• Звонить не обещаем.
• И все-таки звоним.
• ………………..
• Боюсь я слов истертых,
• Как в булочной ножи…
• Я знаю: он прочтет их
• И не простит мне лжи!

Вот так он обозначил масштаб их дружбы и дальше продолжал:

• Мне гидролог говорит:
• — Смотри, глубина сто девяносто три! —
• Ох, и надоела мне одна,
• Неменяющаяся глубина!..

Тушинский обращается ко всем гидрологам, полярникам и радистам, людям их молодости, со стихами Эра «Восемьдесят восемь»:

• Разговор дальнейший был полон огня:
• «Милая, пойми человека! («Восемьдесят восемь!»)
• Как слышно меня? («Восемьдесят восемь!») Проверка».
• Он выстукивал восьмерки упорно и зло.
• Днем и ночью.
• В зиму и в осень.
• Он выстукивал, пока в ответ не пришло:
• «Понимаю, восемьдесят восемь!..»
• …………………….
• Эту цифру я молнией шлю.
• Мчать ей через горы и реки…
• Восемьдесят восемь! Очень люблю.
• Восемьдесят восемь! Навеки.

Играл рояль. На возвышение поднимались друзья Роберта композиторы-песенники. К микрофону один за другим подходили певцы: Бокзон, Эль-Муслим, Балуев, Эдита, Валентина… Звучало то, что можно было бы назвать «массовой лирикой» умирающего Советского Союза, то, что сделало Роберта Эра народным поэтом:

• «Луна над городом взошла опять…»

• «А это свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала…»

• «Вы не верьте в мою немоту…»

• «Сладка ягода в лес поманит…»

• «Покроется небо пылинками звезд,
• И выгнутся ветки упруго.
• Тебя я увижу за тысячи верст.
• Мы — эхо.
• Мы — эхо.
• Мы долгое эхо друг друга…»

• «Как тебе сейчас живется, вешняя моя… странная моя?»

• «Песни главные есть в судьбе любой: колыбельная и поминальная…»

• «Видно, много белой краски у войны…»

• «Не думай о секундах свысока…»

• «Я прошу, хоть ненадолго,
• Грусть моя, ты покинь меня!
• Облаком, сизым облаком
• Ты полети к родному дому,
• Отсюда к родному дому…»

• «И живу я на земле доброй за себя и за того парня…»

• «Если со мною случится беда. Грустную землю не меряй шагами…»

• «Такие старые слова, а как кружится голова…»

• «Светло и торжественно смотрит на них огромное небо, одно на двоих…»

• «Не только груз мои года, мои года — мое богатство…»

• «Дайте до детства плацкартный билет…»

• «Смотри, какое небо звездное…»

Ваксон медленно передвигался в толпе, чтобы увидеть профиль Роба. Он ловил на себе странные взгляды. Многие при виде него обменивались шепотками; что-нибудь, по всей вероятности, вроде: «Смотрите, Ваксон пришел. Ну и ну, вот это да». Здесь было много «гвардейцев» развалившейся Империи: космонавты, например, творцы различных секретных «изделий», бонзы агитпропа и дезинформации, лауреаты Сталинских и Ленинских премий, солисты Большого балета и чародеи фигурного катания… ну, в общем, читатель, припомни сам, на ком держался в пучинах времени коммунистический кашалот. Все они привыкли считать Роберта Эра одним из основных «преторианцев», и увидеть среди скорбящих «антисоветчика» Ваксона было для них курьезом. Некоторые протягивали ему руку — например летчик-испытатель, дважды Герой СовСоюза Захар Гуллай, — и он ее пожимал. Иных он не узнавал, но все-таки пожимал руки, хотя прекрасно отдавал себе отчет в том, что персона может оказаться «нерукопожатной». Так, не узнав, он пожал руку журналисту-международнику Эдуарду Микелию, и только потом вспомнил некоторые эпизоды, связанные с временами «холодной войны».