Книга Одиночеств - Фрай Макс

Ну, мы, извращенные натуры, вообще редко бываем толерантны к большинствам.

Эта книга посвящается Ларочке,

которая позвонила мне в четыре часа утра, в самую долгую из декабрьских ночей, пьяная в жопищу, нежная.

— Где же ты, — говорит, — шляешься?

А я что, я так, по мелочам, мы за хлебом в «Седьмой Континент», в Строгино катались, милое дело…

— Мы, — говорит, — когда в последний раз виделись?

— Ну, — говорю, — неделю назад… А что?

— Ы-ы-ы-ы-ы-ы! Бу-у-у-у-у! — смеется и как бы всхлипывает. — В августе мы виделись! В августе. Я вот думала, почему ты не звонишь? Вот, напилась для храбрости, сама звоню…

И я холодею.

Потому что — да, действительно в августе. А по внутренним моим ощущениям — неделю назад. Тоже мне, разлука. Можно еще несколько таких же «недель» не видеться. И — ничего. Потому что люди, которых я люблю, — они каким-то образом живут во мне, и мне хорошо с ними. И мне по дурости представляется, что и я в них тоже как-то живу, ползаю нежной чужеродной штуковинкой по артериям, отравляю кровь, скапливаюсь на стенках сосудов. Всем, как мне кажется, от таких простых и понятных процессов хорошо.

Но.

В море есть остров, на острове — гора, на горе — дуб, на дубу сидит свинья, в свинячьих потрохах — утка, в утке — яйцо, в яйце — микроб, у микроба под язычком — шкатулка, а в шкатулке — САМОЕ ДЕЛО.

Так вот, на САМОМ ДЕЛЕ все не так, конечно.

На самом деле я тварь негодная (такими словами ругал свои видения на закате всякого запоя Витька Сальников, бывший таможенник и коллекционер антиквариата, старинный мой дружок — жив ли сейчас? — неведомо, и пес с ним).

На самом деле у меня короткая память и каменное сердце, тяжелый взгляд и легкие ноги кошки-хромоножки, которая гуляла сама по себе, а в героини сказки Киплинга записала дуру-кузину, когда пришло время — выкрутилась как-то, словом.

Меня, в общем, не надо бы любить. Дурное это дело. В качестве объекта любви я существо сомнительное, ненадежное и малопривлекательное. Было бы из-за чего рвать сердце в клочья, а жопу на фашистский крест. «Ы-ы-ы-ы-ы, бу-у-у-у-у-у!»

Но вот, любят меня зачем-то чужие, в сущности, но прекрасные люди. Сижу, штопаю теперь свое сердце (не перепутать бы с чужой жопой).

И горло перехватывает от нежности, как в детстве от говяжьей печенки, которую я ненавижу. Потому что кровь — она не для того, чтобы ее в жареном виде жрать. Ее пить надо. Свежую. И только из любимых.

Эта книга посвящается моему другу-amigo,

который однажды вынудил меня признаться, что я — из тех распятых, чьи призраки селятся под потолком в помещении судмедэкспертизы, суют дохтуру свои вериги: «Дохтур, это ж не кровь, да? Это ж кетчуп».

— Да какой кетчуп? — бурчит похмельный дохтур. — Самая что ни на есть кровь.

— Не кетчуп? — не унимается призрак. — Ну, значит, клюквенный сок…

А сам мертвый-мертвый, и завтра рано вставать, потому что воскресать позовут.

Эта книга посвящается Бине,

с которой мы сокрушались о нелегкой доле и тщетном труде пророков.

Вообще, пророки кажутся мне совсем удивительными людьми. Не понимаю, как у них в голове все устроено. Ну вот, положим, я знаю, что на небе есть Аллах. А народ мой не знает про Аллаха. Я искренне полагаю, что это проблемы народа и (возможно) Аллаха.

Ну, если народ вдруг придет ко мне домой и станет про Аллаха расспрашивать, я тогда, конечно, чаю налью и все скажу как есть. Зачем врать?

Но он, понятно, не придет. И не спросит. Чтобы сформулировать вопрос, нужно хотя бы умозрительно представлять себе варианты ответов. Поэтому никто ни о чем таком не спросит. И я ничего никому не скажу. Не потому что тайна, просто — зачем зря языком молоть?

Пророком мне точно не бывать.

И это хорошая новость.

Эта книга посвящается Оксане,

большой души, широких плеч и пестрой биографии даме. В частности, ей даже довелось побывать замужем в деревне. И поработать в свинарнике.

Оксана рассказывала, как выгоняла поутру свиней на плановую оправку и громко, внятно говорила им: «Срать, срать, срать, срать, срать…»

И так полчаса примерно.

В исполнении Оксаны слово это звучало не хуже мантры какой: монотонно, раскатисто. До костей пробирало. И на свиней действовало должным образом, если верить ее рассказам.