Пленница дождя - Знаменская Алина

Такое с девчонками случилось впервые. Обычно водители охотно болтали, верили в небылицы или делали вид, что верили, охотно плели что-то в ответ, а тут…

Между тем водитель притормозил у милицейской будки и о чем-то поболтал с милиционером. По тому, как милиционер пожимал плечами и разводил руками, было яснее ясного — об улице Хлебной он и слыхом не слыхивал.

Стали курсировать от улицы к улице. Выходя, смотрели таблички на домах, садились в машину, ехали дальше. Ни водитель, ни его внушительного вида спутник ничем не выказывали своего раздражения по поводу пресловутой Хлебной улицы. Словно им все равно было куда ехать, сколько времени и бензина на это потратить.

На Настины разговорные провокации эта парочка не поддавалась.

В эту ночь девчонки накатались досыта. Первой не выдержала Саша — подала голос с заднего сиденья:

— Может, домой, а, Насть?

Настя, взмокшая от своих журналистских усилий, с радостью согласилась. Угрюмая парочка подвезла их прямо к подъезду общежития, молча кивнула на прощальные приветствия и уехала. Девчонки в гробовом молчании поднялись к себе на этаж. Молча разделись. Рухнули на постели и.., уснуть не смогли. Промаявшись полчаса без сна, принялись терзать друг друга вопросами.

— А может, они бандиты? Ездят и высматривают, что бы или кого бы грабануть?

— Ага! Так бы они к милиционеру запросто подошли бы!

— Да… Слушай, а может, они голубые? Им с нами просто неинтересно разговаривать!

— А чего тогда они нас всю ночь по городу таскали? Из доброты душевной?

Настя села на кровати, поджала под себя ноги.

— Честно говоря, Сашка, меня водитель просто заинтриговал! У него лицо такое… Приятное. И прикид клевый. Классный мальчик. Только ужасно нервный — все курит и курит и назад оглядывается, словно за ними кто-нибудь гонится. Но ведь не гнался же никто!

— А откуда ты знаешь? Лично у меня сразу возникло ощущение, что они что-то натворили.

— Пристукнули кого-нибудь!

— Может, и пристукнули, — без тени улыбки отозвалась Саша. Помолчав, добавила:

— Вспомни, как Миша из-за ларька вынырнул. Типа он поджидал там машину. Не на свету стоял, заметь, а в темноте. Прикинь! У них все продумано. И нервничали они ненормально!

— Вот именно! И нас только для отвода глаз он в салон посадил. Если на них подозрение упадет, то алиби железное: всю ночь катали двух ненормальных, Хлебную улицу искали. И мы теперь, прикинь, свидетели!

— Это все ты со своим журналистским прибамбасом! Нужно было сразу домой! А ты: Хлебная, Хлебная?

— Значит, я одна виновата? А тебе кататься не нравится? Ну, не нравится?

— Я не об этом? Теперь они и адрес наш знают! А если они настоящие преступники? По-любому они захотят свидетелей убрать. Как тогда?

— Да ты что? Какие мы свидетели?! Что мы видели? Мы не видели ничего!

— Ага, ничего! А что там, за ларьком? Может, там труп валяется? Все, мы влипли!

На девчонок наползла паника. Поддавшись ее заразному беспокойству, они включили свет и переставили кровати подальше от дверей. Уснули под утро, и первое, что было поутру, — все те же вопросы, посвященные ночному приключению. Только теперь, при дневном свете, на событие хотелось смотреть по-другому.

— Ты знаешь, — мечтательно протянула Настя хриплым от сна голосом, — а мне Вадим понравился. Что-то в нем есть.

— Да, хорошо молчал, — съехидничала Саша.

— Нет, правда! Это нервное молчание… В нем что-то таится… Ой, Сашка! Смотри, сколько времени!

Настя вскочила и заметалась по комнате как ошпаренная.

— Опоздала! К репетиторше своей опоздала! Она меня убьет! Она меня морально изничтожит!

— Да ладно… Тебя послушать, так она — абсолютная вампирка. Ты все преувеличиваешь. Кстати, мне тоже нужно бежать. На рынок, а потом — к маме.

— Как она? Лучше?

Настя скакала на одной ноге, пытаясь впрыгнуть в комбинезон.

— Все так же.

В разговоре о матери Саша оставалась все такой же немногословной, как и раньше. Она очень неохотно обсуждала эту тему. Но регулярно, каждый день после обеда ходила навещать свою мать. Ей редко удавалось разговаривать с ней. Чаще мать спала, приняв снотворное. Саша чувствовала, а возможно, ей только казалось, что присутствие дочери напрягает Лику. Мать вела себя так, будто в доме посторонний человек, и мучительно искала темы для бесед. Саша и сама не знала, о чем говорить. Высказывать обиды больному человеку она не могла. Рассказывать же о себе, о своем детстве, о жизни можно только если между людьми возникает тепло. А без тепла получается сухо, скупо, схематично. Частенько во дворе материного дома Сашу поджидал Илья. Иногда он приходил туда с этюдником, а иногда просто сидел на бордюре детской песочницы. Увидев Сашу, вскакивал и торопливо подходил.