Суть дела - Грин Грэм

– Пожалуй.

– Я вас провожу вниз, старина. Я слышу запах индийского соуса. Знаете, я чуть не заржал, когда этот старый дурень принял вас за полицейского.

– Да он почти все наврал, – сказал Уилсон. – Например, насчет стихов.

***

Гостиная в доме Таллита напомнила Уилсону деревенский танцзал. Мебель – жесткие стулья с высокими неудобными спинками – выстроились вдоль стен, а по углам сидели кумушки в черных шелковых платьях – ну и ушло же на них шелку! – и какой-то древний старик в ермолке. Они молчали и внимательно разглядывали Уилсона, а когда он прятал от них глаза, он видел стены, совсем голые, если не считать пришпиленных в каждом углу сентиментальных французских открыток, разукрашенных лентами и бантиками: тут были молодые красавцы, нюхающие сирень… чье-то розовое глянцевитое плечо… страстный поцелуй…

Уилсон обнаружил, что в комнате, кроме него, только один гость – отец Ранк, католический священник в длинной сутане. Они сидела среди кумушек в противоположных концах комнаты, и отец Ранк громко объяснял ему, что здесь бабка и дед Таллита, его родители, двое дядей, двоюродная прапрабабка и двоюродная сестра. Где-то в другой комнате жена Таллита накладывала всевозможные закуски на тарелочки, которые разносили гостям младшие брат и сестра хозяина. Никто, кроме Таллита, не понимал по-английски, и Уилсон чувствовал себя неловко, когда отец Ранк громко разбирал по косточкам хозяина и его семью.

– Нет, спасибо, – говорил он, отказываясь от какого-то угощения и тряся седой взъерошенной гривой. – Советую вам быть поосторожней, мистер Уилсон. Таллит неплохой человек, но никак не поймет, что может переварить европейский желудок и чего – нет. У этих стариков желудки луженые!

– Любопытно, – сказал Уилсон и, поймав на себе взгляд одной из бабушек в другом углу комнаты, улыбнулся ей и кивнул. Бабушка, очевидно, решила, что ему захотелось еще сладостей, и сердито позвала внучку. – Нет, нет, – тщетно отмахивался Уилсон, качая головой и улыбаясь столетнему старцу.

Старик разинул беззубый рот и свирепо прикрикнул на младшего брата Таллита, который поспешил принести еще одну тарелку.

– Вот это можете есть, – кричал отец Ранк. – Сахар, глицерин и немножко муки.

Им безостановочно подливали и подливали виски.

– Хотел бы я, чтобы вы признались мне на исповеди, Таллит, где вы достаете это виски, – взывал отец Ранк с шаловливостью старого слона, а Таллит сиял и ловко скользил из одного конца комнаты в другой: словечко – Уилсону, словечко – отцу Ранку. Своими белыми брюками, прилизанными черными волосами, серым, точно полированным, иноземным лицом и стеклянным, как у куклы, искусственным глазом Таллит напоминал Уилсону молодого опереточного танцора.

– Значит, «Эсперанса» вышла в море, – кричал отец Ранк через всю комнату. – Вы не знаете: они что-нибудь нашли?

– В конторе поговаривали, будто нашли алмазы, – сказал Уилсон.

– Держи карман шире, – воскликнул отец Ранк. – Как же, найдут они алмазы! Не знают, где их искать, правда, Таллит? – Он пояснил Уилсону: – Эти алмазы сидят у Таллита в печенках. В прошлом году его ловко надули, подсунув ему фальшивые. Здорово тебя Юсеф обставил, а, Таллит, мошенник ты этакий? Выходит, не так уж ты хитер, а? Ты, католик, позволяешь, чтобы тебя надул какой-то магометанин. Я готов тебе шею свернуть!

– Он поступил очень нехорошо, – сказал Таллит, остановившись между Уилсоном и священником.

– Я здесь всего недели две, – сказал Уилсон, – но повсюду только и слышишь, что о Юсефе. Говорят, будто он сбывает фальшивые алмазы, скупает у контрабандистов настоящие, торгует самодельной водкой, делает запасы ситца на случай французского вторжения и соблазняет сестер из военного госпиталя.

– Сукин сын – вот он кто, – смачно произнес отец Ранк. – Впрочем, здесь нельзя ничему верить. А то получится, что все живут с чужими женами и каждый полицейский, если он не состоит на жалованье у Юсефа, берет взятки у Таллита.

– Юсеф очень плохой человек, – объяснил Таллит.

– Почему же его не арестуют?

– Я живу здесь двадцать два года и еще не видел, чтобы удалось поймать с поличным хоть одного сирийца, – сказал отец Ранк. – Я не раз видел, как полицейские разгуливают с сияющими лицами – у них прямо на лбу написано, что они собираются кого-то сцапать, – но я ни о чем их не спрашиваю и только посмеиваюсь в кулак: все равно уйдут ни с чем.